Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье, 28-го февраля 1910 года. которыя манили и звали меня въ ихъ морскую пучину. Смерть не была для меня страшна здѣсь, гдѣ я похоронила свою любовь. Каждый шагъ былъ полонъ воспоми наніями о нашей любви, каждый каме шекъ имѣлъ свое значеніе для меня. А когда я бывало шла по полю, мнѣ казалось, что цвѣты съ удивленіемъ смотрятъ на меня и спрашиваютъ: Гдѣ онъ? Почему не собираетъ онъ насъ, чтобы принести тебѣ, своей люби мой? почему ты такъ одиноко бродишь здѣсь? неужели это возможно?… Очень серьезныя дѣла призывали васъ въ городъ, и васъ выписали ва ши знакомые. ДаІ Это, конечно, до статочно важная причина, чтобы оста вить нашу идиллію и разстаться съ женщиной, которая васъ любила боль ше всего на свѣтѣ. Не правда ли? Вы сами такъ говорили мнѣ. Но это основаніе меня не убѣдило, инстинктив но я чувствовала въ этомъ неправду. Съ такимъ чувствомъ я жила и жда ла васъ. Разлука наша должна была продолжиться не болѣе 14 дней. Т е перь же прошло 4 недѣли. Въ продолженіе этого времени я жила и утѣшалась воспоминаніями. Я радовалась, когда встрѣчала идіота Мартина, хотя ни сло ва не понимала изъ его за иканія, но это напоминало мнѣ васъ, такъ какъ вы лю били острить надъ его сла боуміемъ, и только поэтому я встрѣчала его съ лаской, я разспрашивала его о по годѣ, только потому, что такъ дѣлали вы. Сидя въ сумер кахъ у себя въ комнатѣ, я прислушивалась, не зоветъ ли меня дорогой мнѣ голосъ, не слышно ли поспѣшныхъ шаговъ на ступенькахъ, ве дущихъ въ мою комнату; но ничто не нарушало тишины. Васъ не было здѣсь, вы бы ли тамъ , далеко, въ боль шомъ шумномъ городѣ. Могли ли ваши письма слу жить мнѣ утѣшеніемъ? Прав да, сначала я получила пись мо, полное тоски о прошломъ и воспоминаній. Потомъ же все получались открытки, конечно, съ видами, и чѣмъ больше и красивѣе были ви ды, тѣмъ бѣднѣе были ваши чувства и мысли. Вы писали мнѣ, что каждое утро выходите на прогулку съ собаками, что у васъ дожди… А я вамъ писала о моей жизни здѣсь, о пере живаніяхъ; но это васъ не интересо вало, и мое настроеніе не находило отклика въ вашей душѣ. Однажды я даже написала стихами. И что же вы отвѣтили мнѣ?… „Очень мило, радуюсь, что твой поэтическій дар ъ …“ Д а , это называется отвѣтъ безконечно исто мленному, страдающему сердцу. А по томъ въ теченіе 2 недѣль я получила 2 открытки, или вѣрнѣе вида, т. к. одна имѣла 10, а другая 21 слово, и ОДНОЙ МЕНЬШЕ. (С ъ нѣмецкаго). Итакъ, вы все таки отвѣтили мнѣ, хотя, говоря откровенно, я этого не ожидала. Но что можетъ сказать мнѣ ваше письмо теперь, что Изжегъ дать ваше сожалѣніе и строки, полныя рас каянія?… Этого я совсѣмъ не хотѣла. „Я не могу разстаться съ тобой…”, пишете вы, неужели я должна вѣрить, что вамъ чего то будетъ недоставать, когда я не буду съ вами? Нѣтъ, я это му мало вѣрю. Но, несмотря на это, пишу вамъ. Я не хочу, чтобы мы раз стались съ ненавистью другъ къ дру гу. Мы не должны допустить злобы между собой. Неужели надо непремѣн но сдѣлаться врагами, какъ это часто бываетъ, когда уходитъ любовь? Я по крайней мѣрѣ при спокойномъ отно шеніи къ нашему прошлому, къ недав но пережитому времени, несмотря на все, чувствую безконечную благодар ность къ вамъ, за все то прекрасное, что я пережила. Особенно много, прав да, не было, но наша совмѣстная жизнь была достаточно продолжитель на, чтобы я успѣла научиться созда вать и разрушать свои иллюзіи. Но то, что вы теперь требуете отъ меня—я не могу испол нить,—-это выше моихъ силъ. Поймете ли вы меня во обще? Я попробую открыть вамъ свою душу: быть можетъ, хоть тогда вы почуствуете, что эти мои строки должны быть послѣдними. Вы оставили меня здѣсь, куда сами привезли, въ этомъ маленькомъ рыбац комъ поселкѣ, одну, въ стра нѣ, языкъ которой я почти не понимаю. Такое положе ніе опасно для женщины, ко торая любитъ, такъ какъ она тогда принуждена жить толь ко воспоминаніями. То же, конечно, было и со мной. Я жила вами. Каждое утро просыпалась я въ той ком натѣ, которая гакъ часто видала насъ счастливыми. Изъ окна разстилался видъ на голубое море, на распо ложенный на островѣ зеле ный лѣсъ; все было то же, чѣмъ мы съ вами такъ часто любовались, сидя на балконѣ; тотъ же корабль, та же лоцманская лодка были у берега, по которому мы ежедневно совершали наши прогулки, а вечеромъ тамъ, вдали, зажигался тотъ же путевод ный сгонекъ; только теперь онъ казал ся мнѣ такимъ одинокимъ въ окружаю щей его тьмѣ. Я вспоминала, какъ мы ходили купаться, и вы несли мои вещи, а на обратномъ пути мы, свѣжіе и ожи вленные, смѣялись надъ тѣмъ, что я не могла найти дороги безъ васъ въ этомъ маленькомъ мѣстечкѣ. А потомъ, по томъ все это ушло. Постепенно мною овладѣла меланхолія. Я ловила себя на В. Ѳ. Коммиссаржевская, у себя дома. томъ, что послѣ купанья долго сидѣ ла и забывала одѣваться. Совершенно безъ всякихъ мыслей и безъ устали смотрѣла я на волнующееся море: вол ны катились одна за другой, безпре рывно разбиваясь о скалистый берегъ, съ такимъ однообразнымъ жалующим ся мотивомъ, точно онѣ понимали дра му моей души и оплакивали меня. И въ звукахъ грохочущихъ волнъ слы шался мнѣ неясный призывъ, словно говорящій, что только въ ихъ глубинѣ найду я покой и спасеніе отъ моей одинокой тоски. А гребни волнъ ка зались мнѣ бѣлыми руками русалокъ, Б. Г. Филоновъ. Харьковскій общественный дѣятель, надняхъ скончавшійся. I ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ НЪ No 9926. ,2 ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье^ 28-го Февраля 1910 Года^ такъ небрежно написанныхъ, что я еле разобрала ихъ! Боже, какъ жалко должно быть чув ство, выражающееся такимъ образомъ. Даже товарищамъ пишутъ больше и иначе! И вы, вы осмѣливаетесь говорить о своей любви! Или такой образъ дѣйствій вы считаете своей обязанностью по отношенію ко мнѣ. Но мы, вѣдь, не об вѣнчаны, насъ, вѣдь, не связы ваютъ никакія узы! Въ жаждѣ свободы и въ свободной люб ви должна быть возвышенная красота и естественность при роды. И я могу по совѣсти ска зать, что во мнѣ это было, и васъ я не могу понять. Теперь яркой характеристикой прав дивости вашего чувства ко мнѣ встаетъ тотъ маленькій и, какъ я тогда думала, ничтожный фактъ изъ нашей жизни. Пом ните ли вы, какъ въ началѣ нашей встрѣчи я уѣхала въ сосѣднее мѣстечко, и какъ вы мнѣ писали ежедневно, что счи таете оставшіеся часы до моего пріѣзда, и я возвратилась. Я вамъ сообщила часъ прихода моего поѣзда, но вы не встрѣ тили меня. Вспоминаю, какъ я рѣшила пойти пѣшкомъ, пред полагая, что вы опоздали къ поѣзду, и мы встрѣтимся по дорогѣ. Но это было напрасно. Усталая дошла я до вашего дома, но васъ и тамъ не ока залось. Вы были па берегу моря и спали! Только послѣ обѣда вспомнили вы узнать о моемъ пріѣздѣ. Припо минается мнѣ теперь то горькое чув ство какъ будто разочарованія въ васъ, которое овладѣло мною. Увѣряю васъ, что даже „крестьянскій мальчикъ” не поступилъ бы такъ, какъ нашелъ воз можнымъ поступить „любящій муж чина”, а можетъ быть на камнѣ у проѣзжей дороги поджидалъ бы свою возлюбленную. Тогда вы удвоенной нѣжностью разсѣяли мою грусть, и я все забыла. Скоро наступилъ пос лѣдній день… и мнѣ казалось, послѣ той ночи, проведенной въ слезахъ, что ваше сердце принадлежитъ мнѣ. Какъ счастлива была я, когда вы отложили свой отъѣздъ на три дня. Сколько радости и безконечнаго на слажденія пережила я въ тѣ дни, слѣ пая, ничего не подозрѣвая. А когда я васъ провожала на пристань, мы смѣялись и не „прощай”, а „до свида нія” сказали другъ другу. Д о скораго, радостнаго свиданія. Но какъ только вы скрылись изъ моихъ глазъ,я почувствовала себя по кинутой. Страшное сомнѣнье закра лось мнѣ въ душу, и мрачное пред чувствіе наполнило все мое существо. Оно помогло мнѣ раскрыть ваше серд це, и постепенно я поняла, что жила какой-то мечтой. Я поняла, что вы не могли любить меня такъ, какъ я это себѣ представляла, потому что для нѣжнаго и возвышеннаго чувства у васъ слишкомъ мало глубины души. Уже одно то, что силу чувства вы смѣшиваете съ сентиментализмомъ, доказываетъ это, а также ваши слова, что вы энергично подавляете въ себѣ всякія нѣжности. Но я боюсь, что вы очень далеко зашли въ этомъ направ леніи и такъ очерствѣли, что не смо жете ужъ никогда быть ни сентимен М. Н. Кузнецова-Бенуа. Примадонна петербургскаго Маріинскаго театра. тальнымъ, ни даже любить. И дальше… Почему вы никогда не называли меня по имени? Почему обращались ко мнѣ со всѣми общепринятыми нѣжными именами, а въ то же время говорили, что вамъ нравится, когда я произношу ваше имя и что никто такъ нѣжно не произносиаъ имени Рудольфъ, какъ я. Въ шутку вы говорили, что мое имя вамъ не нравится, и я съ вами такъ наивно грустила тогда… Но я сейчасъ вамъ скажу причину этого. Потому что вы совсѣмъ не нуждаетесь въин дивидуализаціи личности, которую лю бите! И хотите знать, чтобы сказалъ на это какой-нибудь циникъ? „Для него это очень удобно, по крайней мѣрѣ, такъ онъ никогда не сможетъ ошибиться и назвать другимъ име немъ ту, которую онъ въ дан ный моментъ любитъ”… Фи!… Насколько я васъ знаю, вы сейчасъ скажете: „но чего же хочетъ, наконецъ, эта глупая квочка отъ меня?”… Д а, я не за была, какъ однажды вы такъ говорили объ одной дамѣ. „Раз вѣ я не былъ съ ней такъ нѣженъ всегда? не веселились ли мы такъ очаровательно всю зиму, не жили ли мы такъ счастливо свободной любовью, которая не знаетъ никакихъ цѣпей, никакихъ формально стей, не были ли мы похожи на героевъ волшебной сказ ки въ нашей маленькой идил ліи, на берегу озера, и почему бы намъ опять не возобновить все это? чего ради пишетъ она мнѣ всю эту чепуху?”… Не правда ли, вы такъ теперь д у маете?—Но я хочу сказать вамъ, что есть что то болѣе высокое, чѣмъ всѣ эти нѣжно сти, которыя только лишь въ первое время могутъ дока зывать и быть проявленіемъ чувства, но исключительно онѣ не создаютъ любви. Я хочу сказать вамъ коротко и ясно, чего хочетъ отъ васъ глупая квочка: она хочетъ только немно го любви, сердце, душу, хочетъ она найти въ васъ. Эго все. Но и это слишкомъ иного для васъ, потому что никто не можетъ дать больше того, чѣмъ онъ имѣетъ… Не оправдывай тесь, мнѣ кажется, что самъ себя вы не знаете лучше, чѣмъ я васъ. Сначала я страдала за васъ, но те перь полное безконечнаго горя мое сердце уже неспособно на это. Я глу боко ошиблась въ васъ. Правда, лю бовь ослѣпляетъ, и все было ужъ д о статочно печально, но я узнала еще, что вы—лгунъ… это омерзительно, это безпощадноі Я слышу, какъ вы возмущаетесь, какъ требуете доказательствъ, и по этому я это дѣлаю. Дочь нашей хозяйки тоже имѣетъ альбомъ для открытокъ; однажды я случайно перелистывала его и вдругъ — открытка съ видомъ вашего города. Меня заинтересовало, и я прочла ее. Женской рукой было написано: Н ако нецъ то, ты пріѣдешь! Не понимаю, что ты можешь тамъ дѣлать, въ томъ маленькомъ курятникѣ; можно, право, подумать, что тебя удерживаетъ тамъ моя соперница, но, конечно, этого не можетъ быть, такъ какъ тогда между нами было бы все кончено”… Открытка была прежде разорвана, но видъ на ней былъ такой пестрый, чго дѣвочка склеила ее и помѣстила къ себѣ. Я вынула ее. Она была дѣй ствительно изъ того города, гдѣ вы теперь живете, адресована вамъ, не- зідолго до вашего отъѣзда… Не по думаете ли вы теперь оправдываться? Но все равно, если бы вамъ даже уда лось доказать невиновность открыт ки,—это не повліяло бы на исходъ романа, и вы бы не измѣнились въ моихъ глазахъ… Открытка не такъ ужъ меня поразила,—она была лишь лишнимъ доказательствомъ того, что я давно чувствовала и что въ послѣд нее время обратилось во мнѣ въ увѣ ренность. Повторяю, въ данномъ слу Воскресенье, 28-го Февраля 1910 года ЮЖНЫЙ КРАЙ 3 Судъ для дѣтей въ Лондонѣ. чаѣ она не была рѣшающей вопроса. Итакъ, въ основѣ была все- таки другая, изъ-за которой вы ушли отъ меня. Неужели же это дѣствительно такъ?… Скажите, не требовали ли вы отъ меня, чтобы всю свою жизнь я принадлежала только вамъ, чтобы я никого кромѣ васъ нс любила… Чувствуете ли вы, понимаете ли хоть теперь, что вы этимъ говорили? Думаю, чго это были пустыя слова, иначе вы бы ихъ не ироизно сили! Или вы думали, что я пойму свободную любовь какъ вы, —и еще съ кѣмъ-нибудь раздѣлю ее! Думаете ли вы, что за мимолетный поцѣлуй можно покорить всю душу человѣка, а разукрашенными открытками утолить жажду любви?—Вѣроятно, такъ,—ина че что могуть означать такіе поступки?!… И вамъ, вамъ долж на была я отдать всю свою жизнь… Быть можетъ, того же вы бы потребовали отъ д р у гой; это была бы очень веселая пьеска, комедія, надъ которой смѣются въ театрѣ, но въ жиз ни плачутъ кровавыми слезами. Правда, иногда и въ жизни смѣ ются, но это значитъ, что сердце не участвуетъ въ игрѣ, и во мнѣ это невозможно, такъ какъ моя любовь къ вамъ была не игрой, а въ ней была вся моя жизнь!… Не забывайте, чго уваженіе къ муж чинѣ, котораго любитъ женщина— есть фундаментъ ея чувства, а уваже ніе къ вамъ я потеряла… Теперь моя роль въ вашей жизни окончена, позвольте мнѣ проститься съ вами! Быть можетъ (мнѣ такъ кажется), вы немного разстроитесь, почувствуе те что-то вродѣ раскаянія… тогда не стыдитесь этого „сентиментальнаго чувства”, это будетъ доказательствомъ того, что ваше сердце, несмотря на всю его жестокость, еще не совсѣмъ очерствѣло. Но не пытайтесь вернуть меня. Всѣ сны должны имѣть конецъ, а, вѣдь, это былъ только сонъ, дивный сонъ, который окончился лишь рань ше, чѣмъ я этого ожидала… Теперь мнѣ понятно, почему въ тотъ послѣдній день, когда вы уѣзжали, золотистые лучи заходящаго солнца такъ безконечно долго и ярко горѣли, Они какъ будто символизировали за ходъ моей любви, которая предъ сво ей смертью такъ ярко вспыхнула… Теперь для меня наступила ночь. Вы же не печальтесь! Для васъ еще можетъ снова взойти солнце. Быть можетъ, совсѣмъ на другой сторонѣ и быть можетъ послѣ темной ночи, но все таки вы снова будете счастливы, и солнце послѣднихъ дней забудется вами… Я же счастлива уже потому, что по няла васъ. Теперь вы можете выга дать вашу обратную поѣздку и, по вторяю, не пытайтесь искать меня на прасно. Я была для васъ только „од ной больше*. Не понять вамъ, счастливецъ, какъ глубоко это больно. Помириться съ Пустой случай. Меблированныя комнаты. Длинный корридоръ. Узкія, всегда запертыя двери. За каждой—своя жизнь. Д р у гимъ неизвѣстная, ненужная. Жильцы рѣдко знакомятся между собою. Ихъ не называютъ по фамиліямъ, а просто по номеру 1, 2, 3… Часто да же затрудняются отвѣтить почталь ону здѣсь такой-то или такая-то… По утрамь относительно шумно. Звонки, бѣготня, прислуга съ чайни ками, женскими юбками, ботинками. Приходитъ прачка, газетчикъ, молоч ница. No 31 —Шурочка, жена учителя гим назіи, торопливо варитъ кофе. Сп ѣ шитъ на пріемъ къ доктору. А затѣмъ еще въ водолечебницу. Это очень хо рошенькая, но пустенькая и тщеслав ная женщина, пріѣхавшая сь юга. Ждетъ какой то пустяшной операціи на почвѣ бездѣтности. Вплоть до 5 ча совъ ея нѣтъ дома. No 32—студентъ медикъ Лилѣевъ, до трехъ занимается и затѣмъ тоже ухо дитъ. У него измученный, невыразимо пе чальный видъ. Къ сумеркамъ въ меблированныхъ комнатахъ водворяется тишина и по рядокъ. Дремлютъ малокровные, пыль ные фикусы, дремлетъ мохнатая со бачка. Бѣлѣютъ на подзеркальникѣ письма. Съ верхняго этажа доносятся звуки скрипки, но такіе слабые, что сначала кажется, будто грезишь. Ш у рочка лежитъ на кушеткѣ, нѣжится и жуетъ конфекты. Лѣниво вспоминаетъ домашнихъ, мужа, мать сес тренку. Мечтаетъ о новыхъ платьяхъ. Иногда о любви того высокаго, ласковаго блондина, котораго она встрѣчаетъ у док торши. Но это такъ… между прочимъ… робко и грязновато. Шурочка труслива. Въ 9 часовъ зажигаютъ лам пы. Снова звонки, голоса. Сно ва суетятся горничныя. Время чая. Настя распѣваетъ — „Ахъ, зачѣмъ эта ночь такъ была хороша”. Студентъ Лилѣевъ вернулся ходитъ изъ угла въ уголъ и раздражаетъ этимъ Шурочку. Она пьетъ кипяченое моло ко, принимаетъ лекарство, упи вается Вербицкой. Иногда пишетъ короткія, скучныя письма мужу. — „Я прихварываю… Слѣди за Катрусей—пусть обратитъ вниманіе на французскій языкъ. Купила тебѣ въ подарокъ но совые платки—теперь мѣчу”. Все въ такомъ родѣ. Послѣ десяти— входная дверь заперта. Огонь потушенъ. Тихо. Мохнатая собаченка слоняется по корридору, потомъ свер тывается въ уголокъ и засы паетъ. Въ No 32—у студента Ли- лѣева лампа горитъ далеко за полночь. 1 1 . Плотный конвертъ съ незнакомымъ, бѣгущимъ криво почеркомъ. При знанье въ любви. Грустныя, душистыя строки, словно обвѣянныя морскимъ вѣтромъ, ароматомъ сирени, весенней тревогой. Такъ пишутъ лишь мо* лодые. … Зачѣмъ заглянула въ душу мя тежными глазами?” Ахнула, потомъ залилась веселымъ, торжествующимъ смѣхомъ. Кто онъ? Кто онъ? Какъ интересно… … Почему эта ночь дала настроеніе, развѣ знаю? Зачѣмъ ты станешь читать эти строки, развѣ я знаю? Горничная убирала комнату, за ок номъ шелъ снѣгъ, Шурочка, напуд ренная и подведенная, собиралась къ портнихѣ, а на плотной бумагѣ бѣжа ли съ нѣжнымъ упрекомъ слова. — „Развѣ никогда не’ тосковала ты по звѣзднымъ далямъ? Развѣ никогда не хотѣла уйти туда, откуда не воз вращаются?” Шурочка улыбалась удовлетворен ная. Почувствовала, какъ сразу вы росла въ собственныхъ глазахъ. „Кажется мнѣ, будто ношу я въ своей душѣ хрупкую, драгоцѣнную тайну, и нѣтъ человѣка счастливѣе меня”. Онъ писалъ, какъ настоящій лите раторъ, ей Богу. Съ того дня письма приходили еже дневно. Ждала ихъ. Читала съ любо пытствомъ, довольная. Это было такъ ново для нея. То, что порою они ста новились крикомъ, мольбою, стономъ — не замѣчала. Говорилось въ нихъ часто о чемъ то свѣтломъ, нѣжномъ, радостномъ—не понимала. … Лишь въ созданной любви нѣтъ унылости вещей познанныхъ, лишь въ ней одной высшее наслажденіе и наибольшее удовлетвореніе. , .,. . – – • – * Марія Гай.1′ ’ Извѣстная французская яѣви’ц-з. • , 11 этой мыслью я не могу, и для меня нѣтъ другого исхода… Пусть будетъ „одной меньше”… ,4 Воскресенье, 28-го Февраля 1910 года. ЮЖНЫЙ КРАЙ Немного обидѣлась. Во вся комъ случаѣ преисполнялась все большаго и большаго ува женія къ своей персонѣ. Ее не тянуло домой. Радовалась, что леченіе затягивалось. По знакомилась съ No 32—студен томъ Лилѣевымъ. Занимало блѣдное, молодое, смущенное лицо. Кокетничала и шутила. А онъ отвѣчалъ односложно. III. Какъ то вернулась поздно изъ театра. У подъѣзда ждалъ студентъ Лилѣевъ. Оказалось, вышелъ открыть входную дверь. — Вы забыли ключъ, мнѣ сказала горничная. Сильно продрогъ. Еле могъ выговаривать слова и въ гла за не смотрѣлъ. Шурочка смутилась, — Голубчикъ, что вы дѣ- > лаете? Ждать на морозѣ до двухъ часовъ ночи, но это без уміе… безуміе. Самой же было пріятно. На лѣстницѣ озарила внезапная мысль. — Это вы мнѣ пишете? Блѣдное лицо стало еще блѣднѣе. — Д а, я… Шурочка насильно затащила его къ себѣ. Конечно, было немножко досадно, что авторъ писемъ только студентъ, но…. Разспрашивала, какъ и съ чего это началось? Уговаривала забыть ее, поль щенная черезъ край, умиленная соб ственнымъ великодушіемъ, изрѣдка кладя ему руки на плечи. Разсказала ему эта ничтожная, пошленькая жен щина свою семейную жизнь, свои мни мыя переживанія, наивную и наглую ерунду. А онъ слушалъ. Потомъ сказалъ совсѣмъ тихо: — Я не переживу это’о. Она не поняла. — Чего? Онъ твердилъ упрямо: — Не переживу. Эго ее испугало. И вмѣстѣ глубоко, пугливо шевельнулась радость. У м е реть… изъ-за нея? Неужели? Ея отвѣты звучали неискренно, поч ти дразняще. — Умру, -т и х о повторилъ онъ,—не переживу… Чего— не сказалъ, Разстались Подумала, чтоесли-бы онъ, дѣйстви тельно, умеръ, это была бы красивая страница ея жизни. IV. Шурочка аккуратно посѣщала лечеб ницу, доктора, читала Вербицкую и гуляла до 5 часовъ вечера. Къ студен ту привыкла. Все принимала, какъ должное и поэтому скучное. Ни о чемъ не разспрашива ла, —неинтересно. Если и говорила, то только о себѣ. Поте ряла вѣру въ его слова о смерти. А студентъ присматривался, понималъ и молчалъ. Чувствовалъ еще молодо, тревожно и ужасался. Было странно для Шурочки увидѣть однажды No 32 запертымъ извнѣ на большой черный замокъ. — Настя, а студентъ гдѣ? Горничная откликнулась вяло. — Не знаю. Шурочка разсердилась. Какъ это она не знаетъ, еще что за выдумки. Допытывалась. Узнала, наконецъ. Отравился сту дентъ. Умеръ. Полиція была только что. Горничная плакала. Шурочка бро силась къ хозяйкѣ. Дѣйствительно, испугалась. — Я уѣзжаю… телеграмма отъ му ж а… я должна уѣхать. Укладывала вещи, не снимая наряд наго, визитнаго платья. Плакала мел кими, скудными слезами. Было жаль себя. Какъ ея нервы не щадятъ окру жающіе!.. Уже совсѣмъ готовая, въ шляпѣ, перчаткахъ, передъ упакованными ве щами, спросила настойчиво, съ дѣ т скимъ страхомъ. — А о н ъ гдѣ? — Въ анатомическомъ. V . Шурочка разсѣянно спрашиваетъ урокъ у сѳгтры. — -Je dors, tu dors, il dort,—спря гаетъ Катя злымъ, капризнымъ голо сомъ. — Nous dormons, vous dormez,— равнодушно подсказываетъ Шурочка. На полу разноцвѣтные зайчики. Кру жевныя занавѣски, канарейка. Полъ блеститъ. Вь зеркалѣ отражается стоя чая лампа, альбомы, неаполитанскій пейзажъ. Мѣщански сыто, мѣщански- безвкусно. Обыденно. Въ сосѣдней комнатѣ мать бранитъ прислугу. Шурочка задумывается. Сегодня ров но мѣсяцъ, какъ умеръ студентъ Ли лѣевъ. Ей бы хотѣлось снова вернуть прош лое… получать письма, видѣть блѣд ное, измученное лицо, упиваться тще славіемъ, сознаніемъ своей силы, кра- смьсь. Гигіеническій поцѣлуй. Фанатики гигіены утверждаютъ, какъ извѣстно, что микробы многихъ серьез ныхъ болѣзней переносятся отъ од ного лица къ другому посредствомъ поцѣлуя. Чтобы спасти человѣчество, предлагается новый поцѣлуй, безвред ный и безопасный. Этотъ гигіениче скій поцѣлуй достигается, по словамъ одного англійскаго журнала, малень кимъ приборомъ,— выдумкой какого- то остроумнаго изобрѣтателя. Приборъ состоитъ изъ квадратной или круглой рамки (металлической или изъ слоно вой кости) съ ручкой. Рамка, обтяну тая тончайшимъ шелковымъ газомъ, въ общемъ напоминаетъ ракету (ло патку для бросанія мяча въ лаунъ- теннисѣ). Эта нѣжная матерія, конеч но, пропитана какимъ-нибудь дезин- фекцирующимъ средствомъ. Поцѣлуй, переданный черезъ такую перегород ку, не потерявъ ничего въ своей пре лести, обезпечитъ, по мнѣнію изобрѣ тателя, полную безопасность въ ги- гіеническомг отношеніи. Тѣ возраже нія, которыя могутъ быть сдѣланы противъ новаго поцѣлуя, отмѣчаются больше психологическимъ характеромъ и, во всякомъ случаѣ, съ гигіеной не имѣютъ ничего общаго. < іиіюгрифія и фото-цинкографія «Южнаго Края», Сумская ул., д. А. А. Іозефоьича. „Икаръ”. Картина Н . В . Харитонова, на конкурсной выставкѣ въ академіи художествъ въ С.-Петербургѣ. соты и даже… даже вторично услы шать о его смерти. Почему онъ умеръ—она не догада лась. Анна Маръ.