Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ В. Ф. Коммиссаржевская. Сконч. въ ночь на 10 февр. 1910 г. гК (Разсказъ). I. Утромъ съ первой почтой получилъ письмо. Толстая англійская шершавая бума га, конвертъ узкій и длинный, какъ пальцы аристократіи. Раздушенное крѣпкими духами, словно кокотка. Повертълъ письмо въ рукахъ, не рѣшаясь распечатать. Незнакомый, прямой, тонкій почеркъ. Зажмурилъ глаза и, втягивая въ се бя ароматъ духовъ, мечталъ: — Что сулитъ это письмо? Призна ніе или обѣщаніе ласкъ сильныхъ, какъ ураганъ,—нѣжныхъ, какъ благо уханіе фіалки. Потомъ рѣшился. Изъ конверта выпалъ театральный билетъ. Пробѣжавъ глазами письмо, пожалъ плечами. Давнишняя знакомая,— маленькая драматическая актриса. Незначитель ное личико мелькнуло въ памяти, на ивные глаза, милые, дѣтскіе. Вздер нутый немного носъ, сильныя губы, черные, какъ душа сатаньц ;волосы. Она писала: ~1′.. ѵ > „Вѣрно пожмете плечами, прочитавъ эти строки, удивитесь, увидѣвъ под пись. Не сразу вспомните маленькую брюнеточку, которую шесть лѣтъ на задъ видѣли въ любительскомъ спек таклѣ. Но забыть васъ—не могу. Раз вѣ не слова и похвалы извѣстнаго критика толкнули меня на сцену? Вамъ обязана настоящимъ. Тогда угодила безхитростной, наивной, но искренней игрою. Если есть у васъ свободный часъ,— приходите посмотрѣть. Выступаю, быть можетъ, въ послѣдній разъ. Не удаст ся—уйду. Сцена для талантовъ. Луч ше буду горничной, бонной, гувер нанткой, чѣмъ угодно,—но не бездар ной, скучной артисткой. ; Приходите,—помогите разобраться!” Вторично пожалъ плечами и поду малъ: — Какъ скучно! Времени мало, не когда: разумѣется, не поѣду никуда! И сѣлъ заниматься. Но прошло полчаса,—швырнулъ пе ро, переодѣлся и поѣхалъ. Передъ глазами мелькнула малень кая брюнетка, вздернутый носикъ, на ивные глаза, милые, дѣтскіе…’ II. Когда вошелъ въ театръ, крохотный и душный,—упрекнулъ себя: — Зачѣмъ бросилъ работу? Чтобы проскучать нѣсколько отвратитель ныхъ часовъ, видѣть мерзкую, бала ганную игру, безъ искры таланта… Артистки сразу не узналъ. Куда дѣ валась милая робость, наивные глаза, неувѣренныя, полныя прелести, дви женія? Передъ нимъ сильная, свѣжая, кра сивая женщина. Страстный, порыви стый талантъ. Л . П. Штейнбергъ. Къ симфоническому концерту 15 февраля, въ пользу Высшихъ Женскихъ Курсовъ Общества Трудящихся Женщинъ, въ опер номъ театрѣ, подъ его управленіемъ. (Съ фот. А. М. Иваницкаго). Въ антрактѣ пошелъ въ ея уборную. Толкнулся головой въ бѣдно-разма леванныя кулисы, чуть не сломалъ ноги, спускаясь по лѣстницѣ въ убор ныя. Отвратительный воздухъ, крохотная сцена, похожая на клѣтку, оборван ные. грязные костюмы. Постучалъ,—вошелъ. Артистка даже не подняла головы. Сидѣла, безсильно свѣсивъ руки, еще не переживъ страшнаго, могучаго вол ненія творчества. Блѣдная, слабая. Когда критикъ заговорилъ,—радост но вскрикнула, бросилась навстрѣчу. Сильно сжала руку, привѣтливо, силь но. Слушала равнодушно, почти не понимая похвалъ. Говорила съ отчаяніемъ въ голосѣ: — Чувствую, что не то, не то. Надо сильнѣй! У меня нѣтъ таланта, нѣтъ! Но послѣ третьяго акта созналась: — Теперь, кажется, лучше. Вѣдь, такъ? Скажите, да? Критикъ повторилъ похвалы. Гово рилъ, что никогда не думалъ найти столько высокаго наслажденія въ кро хотномъ театрѣ, гдѣ подвизалась жал кая провинціальная артистка. Ея глаза загорѣлись. Румянецъ тор жества разлился по набѣленному ли цу. Радостно переживала новое, неиз вѣданное чувство. Онъ любовался сильной, красивой женщиной,—могучимъ талантомъ. За былъ о свѣженькой дѣвочкѣ съ на ивными глазами… III. Поздно ночью критикъ вернулся домой. Усталый, счастливый, унося на складкахъ костюма ароматъ ея тѣла, запахъ крѣпкихъ духовъ и волосъ. Какъ случилось,—онъ не зналъ, не помнилъ, не отдавалъ себѣ отчета… Только горѣла голова, кровь безпо койно металась по венамъ, назойливо стучала въ вискахъ. Руки дрожали отъ неостывшей страсти, прожгли губы ея поцѣлуи… Усталое тѣло звало къ покою. Но мозгъ суетливо работалъ, мысли цѣп лялись одна за другую. Онъ сѣлъ къ столу, и строка за строкою зашагали торопливо. Писалъ о красивой, сильной, свѣжей женщи нѣ,—о страстномъ, порывистомъ та лантѣ. Потомъ облокотился на спинку кре сла и задумался: — Когда вечеромъ шелъ неохотно въ заброшенный театрикъ,—могъ ли предвидѣть то, что случилось? Какъ неожиданно, какъ сильно, какъ нѣж но прорвалась ея страсть! Какой-ни будь часъ, всего только одинъ,—въ немъ снова проснулась любовь къ жизни… Помолодѣлъ, встряхнулся… …Но краешкомъ заползло сомнѣніе: — А что, если все обдумано зара нѣе? Если съ нимъ поиграли, какъ съ глупымъ мышенкомъ? Если знаютъ, что слово похвалы такого знатока, какъ онъ, можетъ составить имя, сдѣ лать карьеру? Если часъ, который принесъ столько наслажденій увядаю щему человѣку,—лишь гнусный об манъ?… Рука опустилась, перо выпало. Сталъ припоминать, обдумывать, взвѣши вать. — Ну, разумѣется, такъ! Сначала письмо, потомъ ловкое кокетство, при глашеніе напиться чаю,—наконецъ часъ, проклятый часъ! Скомкалъ бумагу, швырнулъ на полъ, затопталъ. Воскресенье, 14-го февраля 1910 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 9914. ,2 ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье, 14-го Февраля 1910 года. „Шантеклеръ** на парижской сценѣ. Собачка Пату. Э. Ростанъ, авторъ „Шантеклера”. Дроздъ. все. Пусть будетъ скрыта отъ людей вчерашняя ошибка навсегда. Сотрите изъ памяти часъ, который ничего, кромѣ угрызеній совѣсти, намъ дать не можетъ. Какъ порядочный чело вѣкъ,—забудьте и простите. Какъ счастлива я, что угодила вамъ игрою! Чувствую теперь: голодный и въ лохмотьяхъ талантъ—выше добро дѣтельной горничной, бонны или гу вернантки. Талантъ—это жизнь, это счастье. Прощайте”. Мелко и нерѣшительно внизу была сдѣлана приписка: „За часъ, за ласки,—благодарю!” Онъ выронилъ письмо. Закрылъ гла за, отдаваясь воспоминаніямъ… Мелькнуло личико свѣженькой брю нетки, вздернутый носикъ, наивные глаза, милые, дѣтскіе… Гр. А. Н. О’Руркъ. Шантеклеръ. Съ тоскою въ душѣ, съ потухшей любовью къ жизни легъ спать. Но безконечно тоскливая ночь не могла смежить его вѣки. Горѣла по душка, тѣло, голова. Чудились жгу чіе, какъ ударъ ножа, поцѣлуи, жар кія, какъ солнечный лучъ, ласки… Мозгъ суетливо работалъ, кровь го рѣла полымемъ. Казалось, что въ таинственную мглу ночи проскользнула сильная, кра сивая женщина,—ласками старается задушить… IV. На другой день принесли письмо. Толстая англійская шершавая бумага, конвертъ узкій, длинный, какъ пальцы аристократки Знакомый со вчераш няго дня запахъ духовъ. Артистка писала: „Поймете ли меня? Вчера произо шло несчастье, громадное, непоправи мое… Мы ошиблись. Ни я, ни вы, лю бить не можемъ и не любимъ. Зачѣмъ же тогда то, что случилось?! Мучаюсь невыразимо: что, если вы рѣшили, что обманула васъ, что продапась за по хвалу? Ужасно! Умоляю,—забудьте ЗА ВЫШИВАНІЕМЪ Суббота. Въ спальнѣ теплится лам падка. Убрано. Нигдѣ ни пылинки. На столѣ моченыя яблоки, водка, заку ска… Сейчасъ здѣсь была монахиня со сборомъ. Теперь уже далеко. Ушла. Только собаки все не угомонятся. Ти хо въ домѣ. Братишка-шалунъ нака занъ. Сняли новые сапоги, да носомъ въ уголъ. Стой, негодникъ, покуда дя дя изъ лавки вернется… получишь ужо на орѣхи. Мать у кумы. Кухарка передъ ужиномъ спитъ на полатяхъ. Медленно и грустно вышиваетъ Лиза. Боится она новыхъ людей… При дутъ съ вѣтра, натолкуютъ… Потя нетъ вдаль, словно журавля осенью… Страшно. Грѣшно. Потомъ не успо коишься. О монастырѣ когда-то Лиза мечта ла… Плакала, свѣчи ставила, вериги хотѣла одѣть. Билъ два раза тятенька, хоть любилъ ее шибко. Мать къ стар цу возила. Держала сторону дочери. Замужъ выйти не штука, вотъ Хри стовой невѣстой быть—то другое. Весною ѣздили. Деревья едва запу Цесарка. шились… Птицы то, какъ пѣли… Ца рица Небесная, словно обѣдню служи ли… И монаховъ, монаховъ… Испуга лась даже. Смотрятъ на нихъ любо пытно… Обо всемъ разспрашиваютъ… Удивляются, что изъ такой глуши… Жалѣютъ, А старецъ не принялъ. Цѣ лехонькій день онѣ высидѣли, ожи- даючи… Ничего… Не вышелъ… Уви дѣть привелось утромъ… На крыльцѣ онъ появился… Маленькій, сѣденькій… И бумага въ рукѣ. Провожалъ воен наго. На Лизу взглянулъ… Благосло вилъ, но ничего не сказалъ… Ото гналъ торопливо. Потомъ отецъ увезъ ихъ сюда, въ Сибирь, торговлю от крылъ… И остались онѣ. О монасты рѣ больше не говорилось. Смутно и робко жалѣла Лиза. Ахъ, если бы… ВЬдь, грѣховъ-то, грѣховъ… ВЬкъ не замолишь… Грустно стало… Запѣла негромко… Я у матушки выросла въ холѣ, И кручины не знала я злой, Да счастливой, дѣвической долѣ Позавидовалъ недругъ лихой… Любимая пѣсня… Годы бы слушала» не наслушалась… Вся ея жизнь въ ЮЖНЫЙ КРАЙ 3 Воскресенье, 14-го Февраля 1910 года. этой пѣснѣ. Вся ея радость. Вся ея мука. Словно про нее сложена. Село Николь ское. Большое, въ степи затерялось. На сто верстъ кру гомъ ни одной избы не встрѣ тишь… Аулы кир гизскіе только.. Тетка Лизы тамъ лавку имѣетъ и домъ. Комнатки веселыя, чистыя, совсѣмъ пасхаль ное яичко. И на роду всегда пол но. Учительницы, семья священни ка, ветеринарные врачи, что изъ Россіи на чуму посланы. Пріѣхала туда Лиза безъ дѣла… Такъ… По баловаться… Ну, и живетъ… Разъ метель бы ла. Тетка у боль ной заночевала. Сидитъ Лиза, бу ранъ слушаетъ… Вдругъ, колоколь чикъ… шумъ во дворѣ… Выглянула. Привезли киргизы гостя—вете ринарнаго врача… Шуба у него на распашку, сумочка черезъ плечо, и подъ шапкой каріе глаза смѣются… Задорный… Поклонилась и обомлѣла. Отвѣ чала, какъ дурочка. Василіемъ Ва сильевичемъ звали… самъ Влади мірскій… Рѣчи сладкія сталъ онъ, лукавый, Мнѣ нашептывать ночью и днемъ… Охъ, ужъ, дѣйствительно, лука вый… Спорить не приходится… Но чи—годами кажутся. Подушка въ слезахъ. Выйдетъ на крыльцо безъ платка и стоитъ… Снѣгъ сыплетъ, вѣтеръ волосы треплетъ, темно… А она ждетъ.Горе? Радость? Не знаетъ… И все онъ передъ глазами, да, онъ… Удалый былъ, щедрый… Ям щики на него Богу молились, кир гизы-братомъ звали… Никто съ нимъ сравняться не могъ, никто… Поселился Василій Васильевичъ въ Никольскомъ. Каждый день ви дѣлись. Лизу домой зовутъ, а она не хочетъ. Понималъ онъ ее безъ словъ. Сидитъ она у окна, затума нится… Иголка изъ рукъ выпадаетъ. Станетъ допытываться: —„О чемъ грустите”?.—„Такъ”. Смотритъ онъ… Глаза темные, властные… И она какъ ребенокъ передъ нимъ… Ка жется, ударь онъ ее, такъ не ше лохнулась бы… Я вставала съ постели босая И, бывало, всю ночь напролетъ У окна все кого-то ждала я, Все мнѣ чудилось, кто-то идетъ… Помнитъ она горенку, угловую, гдѣ спала тетка. Ситцевый пологъ, гора подушекъ, одѣяло изъ разноцвѣтныхъ лоскутковъ. Вотъ собрались какъ-то дѣвушки, прятки затѣяли. Выпало ему, Василію Васильевичу, искать… Убѣ жала сюда Лиза… затаилась… Нашелъ таки, шустрый… Перепугалась до смер ти въ темнотѣ… Сердце-то билось, Милый, ласко вый. За руки дер житъ, а она толь ко смотритъ… Ни слова… Отъ во сторга голова сладко кружит ся… И не знаетъ, за что его лю битъ, за то ли, что душой кривить не умѣетъ, не сулитъ ничего, ничего не проситъ, или что вольный, безпеч ный, весело жесто кій, сломалъ ея жизнь и не печа лится… Перевели его въ аулы, далеко… Ей къ своимъ нужно было вернуться. Ночью проща лись. У тетки ужинъ, карты… Молодежь танцу етъ, пѣсни поетъ. Выбѣжала она за ворота. Небо звѣздное, чер нымъ кажется, снѣгъ блеститъ,пе реливается… Луна… Тишь. Пустыня. Обнялись они… Плакать не смогла. Уѣхалъ Василій Васильевичъ на разсвѣтѣ. Больше не встрѣчались. Ау, милый… Не откликнется. Брызнули слезы. О немъ? Да… Нѣтъ, такъ… Потомъ усмѣхнулась легохонько. Глупая… Что сердце надрывать безъ толку? Мать сейчасъ вернется и мужъ изъ лавки. Братишка уже за кошкой гоняется. Кухарка вста ла… Смолкла Лиза. Не поетъ больше. А вѣтеръ то за окномъ, вѣтеръ… Анна Маръ. Второй актъ „Шантеклера”. Ночныя птицы, филины и совы, составляютъ заговоръ противъ „Шантеклера”, виновника появленія на небѣ солнца: пѣтухъ вызываетъ пѣніемъ солнце.—Если онъ будетъ убитъ—воцарится вѣчная ночь. Джонъ Редмондъ. Лидеръ ирландскихъ націоналистовъ. Въ виду равнаго поч ти числа голосовъ уніонистовъ и либераловъ въ новомъ англійскомъ парламентѣ, Редмондъ съ своей партіей бу детъ имѣть рѣшающее значеніе въ государственныхъ во- просахъ и даже въ вопросахъ о министерстаѣ. Господи… Вышла алѣе зари, глаза поднять боится… Потомъ катались. Снѣгъ-то, снѣгъ кругомъ… Буранъ на стоящій… Колокольни, избъ—не видать. Эхъ, да эхъ, съ горки… Духъ захва тываетъ… Цѣловалъ?.. Нѣтъ… Да… кажется, нѣть… Ой, кажется, да… Очи карія бойко смотрѣли На меня изъ подъ темныхъ бровей.. Допытать они, видно, хотѣли, Что въ душѣ затаилось моей… смьсь. Почему женщины такъ много гово рятъ? Въ послѣднемъ номерѣ жен скаго журнала „Фемина” Марсель Прево поднимаетъ вопросъ: „Поче му женщины такъ много говорятъ?”. Вопросъ старый, почти академиче» скій, какъ и подобаетъ академику. Марсель Прево самъ и отвѣ чаетъ. Авторъ „Полудѣвъ” и Жен скихъ писемъ”—признанный спе ціалистъ по женскимъ дѣламъ. Ему и книги въ руки. * Почему женщины такъ много го ворятъ въ сравненіи съ мужчинами? Ученые увѣряютъ, что эго объ ясняется физіологическою причиною: „центры произнесеннаго слова” у мужчинъ и женщинъ не одинаковы. Во всякомъ случаѣ, уже въ самомъ тембрѣ голоса есть разница. При бо лѣе высокомъ голосѣ женщинъ,—сло ва вылетаютъ у нихъ легко и быстро. У мужчинъ, приболѣе низкомъ голосѣ, слова изъ запаснаго склада отдѣляют ся тяжело и медленно. Т.-е., женщины уже по самой природѣ болѣе приспо соблены для многоговоренія. Къ этой естественной причинѣ при- ,4 ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье, Февраля 14-го 1910 года. соединяется давнишнее различіе вос питанія. Мужчинъ въ дѣтствѣ начи наютъ дрессировкою пріучать къ мол чанію. Въ гимназіи, съ ея тюремной дисциплиной, нельзя разговаривать ни во время занятій, ни во время гимна стики. Въ женскихъ пансіонахъ за конъ о молчаніи соблюдается не такъ строго. Вступая въ жизнь, женщины сплошь и рядомъ занимаются такими дѣлами, которымъ разговоръ не мѣ шаетъ. Заботы о хозяйствѣ, о гарде робѣ, о воспитаніи дѣтей не требуютъ молчанія. Даже, можно сказать, наобо ротъ: ухаживать за маленькимъ ре бенкомъ невозможно, не болтая съ нимъ. Приходится пускать въ ходъ слова и фразы безъ опредѣленнаго плана и повторять ихъ до тѣхъ поръ, пока ребенокъ сколько-нибудь не усвоитъ ихъ. Итакъ, мы, мужчины, обязаны болтовнѣ нашихъ матерей и воспитательницъ тѣмъ, что, вообще, умѣемъ разговаривать. Но есть и другая причина, требую щая отъ насъ снисходительности. Мы сами поощряемъ женщинъ болтать и слушаемъ болтовню ихъ съ удоволь ствіемъ. Если женскій ротикъ красивъ, то какіе бы пустяки изъ него ни исхо дили, мужчина видитъ въ нихъ—умъ и изящество. Но, какъ бы то ни было, нельзя от рицать, что болтливость женщинъ— большой недостатокъ. Прежде всего онъ ведетъ къ непріятнымъ послѣд ствіямъ. Безцѣльная болтовня мѣшг етъ женщинѣ логически мыслить. Бол- Преосв. Ѳеофанъ, епископъ’1’ямбургскій, ректоръ с.-петербургской ду ховной академіи. Въ послѣднее время много говорятъ ’ о его вліяніи.’ тливая женщина думаетъ только, по ка она говоритъ, а это—плохой спо собъ думать. Слово кратко и быстро. Мысль, сообразующаяся съ словомъ, по необходимости поверхностна. Это даже и не мысль въ собственномъ смыслѣ слова, а наборъ случайныхъ, не продуманныхъ фразъ. Отсюда—ме лочность женскихъ разговоровъ, какъ бы ни былъ пріятенъ и очарователенъ ихъ общій тонъ. Существуютъ-ли практическіе спо собы бороться съ женской болтли востью? Прево вспоминаетъ, что нѣ сколько лѣтъ тому назадъ 300 дамъ лучшаго ныо-іоркскаго общества дали священную клятву въ теченіе трехъ сутокъ не произнести ни одного сло ва. Чтобы исполнить свой обѣтъ, онѣ засѣли на трое сутокъ въ женскій мо настырь. Прево не знаетъ, сдержали- ли онѣ „слово о молчаніи”, но пред полагаетъ, что если это произошло, то по прошествіи положеннаго срока дамы впали въ пароксизмъ болтливо сти и, чтобы вознаградить себя, раз говаривали не умолкая трое сутокъ подрядъ. Прево считаетъ, что бороться съ женскою болтливостью можно однимъ только путемъ—преобразованіемъ си стемы воспитанія. „ К а з а к и у ш л и ” . Картина И. М. Шульга, на конкурсной выставкѣ въ академіи художествъ, въ Петербургѣ. іпиографія и фото-цинкографія «Южнаго Края». Сумская ѵл.. д. А. А. Іозефовича.