Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
Ю Ж Н Ы Й К Р А Й КОЛОКОЛА. Волшебница-весна щедро разсыпа ла свои дары.., Старый садъ утопалъ въ зелени и цвѣтахъ, шопотомъ о чемъ-то переговаривались молодые листочки, солнце съ материнской нѣж ностью ласкало землю, соловьи ста рались своимъ пѣніемъ разъяснить прекрасное, невѣдомое людямъ, и яб лони въ дивномъ блѣдно розовомъ уборѣ походили на чистыхъ, невин ныхъ дѣвушекъ… Бѣлый съ колоннами домъ тоже ожилъ къ веснѣ: распах нулись широкія окна, дверь на ве ранду привѣтливо открылась, и весело заблестѣла на солнцѣ зеленая крыша. Въ то воскресное майское утро бы ло особенно хорошо и торжественно. Вознося одинъ великій гимнъ Творцу, заливались птицы тысячами голосовъ, черемуха опьяняла своимъ запахомъ, и, какъ море, волновалась колеблемая вѣтеркомъ бѣлая сирень У крыльца съ колоннами стоялъ изящный экипажъ, запряженный па рой бѣлыхъ лошадей. Старый Сташко принарядился по праздничному и, си дя на козлахъ, нетерпѣливо подерги валъ сѣдой усъ. „И чего не садятся паны? Пора давно уже ѣхать въ ко стелъ… а еще, вѣдь, сегодня панна Эвелька должна первый разъ прича щаться! Какъ бы не опоздать!”… бор мочетъ старый, а лошади, ему въ от вѣтъ, помахиваютъ длинными грива ми. Пробѣжала черезъ крыльцо гор ничная Дануся, чистенькая, веселая… — Подъѣзжай ближе, Сташко, уже идутъ. На крыльцо важной, медленной по ступью вышла бабушка, сама „старшая пани”, какъ ее называла прислуга, и, пытливо оглядѣвъ экипажъ, лошадей и кучера,стала садиться, оправляя тя желое, шелковое платье; за ней, тихо ступая, идетъ Эвелька; на ней бѣлое платье и на головѣ фата. „Совсѣмъ, какъ невѣста,—думаетъ она, и розовыя губки складываются въ самодоволь ную улыбку. Дануся помогаетъ ба рышнѣ усѣсться и растроганно шеп четъ: — Молитесь за меня, панна Эвель ка, сегодня добрый Іисусъ выслуша етъ всѣ ваши чистыя просьбы… Сташко трогаетъ возжи, и коляска выѣзжаетъ за дубовыя ворота и плав но катится вдоль каменной бѣлой стѣ ны, окружающей усадьбу. Эвелька оглядывается на домъ, на бесѣдку, стоящую на горкѣ, на любимую ли пу, и сердце ея наполняется сознаніемъ чего то святого, великаго, что должно съ ней совершиться въ этотъ день. Бабушка любовно глядитъ на внучку и говоритъ медленно, съ разстановкой: — Жаль, что твоя покойная мать не подведетъ тебя къ алтарю, къ свя тому причастію, но знай—она въ это время будетъ за тебя молиться и смо трѣть оттуда, съ высокаго неба. Глаза старушки съ дѣтской вѣрой устремляются въ высь, а послѣдовав шая ея примѣру Эвелька слѣдитъ за Е. И. В. Великій Князь Михаилъ Николаевичъ. Скончался 5 декабря. облаками, принимающими разныя фан тастическія формы. Когда подъѣзжали къ костелу, колокола пѣли дивную пѣснь всепрощенія и любви, и пѣснь эта сладкой волной проникала въ сердце Эвельки, колокола для нея пѣ ли чарующую пѣснь: вѣдь, она сего дня первый разъ причащалась… Вер нулись домой обѣ счастливыя, доволь ныя. Эвелька цѣлый дшгь была мо литвенно сдержанна, ^е бѣгала, не шалила и въ свои четырнадцать лѣтъ казалась совсѣмъ взрослой, а ночью ей снились—Мадонна, бѣлыя хоругви, развѣвающіяся ленты… * * * Черезъ пять лѣтъ Эвелька выходи ла замужъ. Опять была весна, цвѣли яблони, пѣли соловьи, и на душѣ бы ло радостно, какъ тогда… въ день перваго причастія. Утромъ въ по слѣдній разъ обошла Эвелька весь садъ, прощаясь съ каждымъ кусти комъ… Вотъ—полуразрушенная бесѣд ка въ паркѣ, откуда она въ первый разъ увидала въѣзжающаго къ нимъ Витольда; вотъ и липа, гдѣ онъ ее первый разъ поцѣловалъ, уже будучи женихомъ. Прощайте, сосновая аллея, вязы… старые клены—завтра Эвельки уже не будетъ, будетъ пани Эвелькина, жена Витольда, которую онъ увезетъ далеко отсюда, въ свое имѣніе. Глаза, большіе, синіе затуманились слезами, и Эвелька ничего не видитъ передъ собой, пока, наконецъ, поспѣшные шаги Дануси не заставляютъ ее огля нуться. — Вотъ куда забралась панна, а я уже давно ищу; пора одѣваться, дружки ждутъ, и старая пани волнуется. Дануся—попрежнему чистенькая и ве селая, какъ и пять лѣтъ тому назадъ. Эвелька одѣвалась, замѣтно волнуясь; вся ея дѣвичья комната утопада въ бѣлыхъ цвѣтахъ, подруги въ бѣлыхъ платьяхъ старались услужить невѣ стѣ, а бабушка, глядя на внучку, сма хивала слезы съ глазъ. Когда къ крыльцу подали карету, запряженную бѣлыми лошадьми, съ сидящимъ на козлахъ сильно постарѣвшимъ С тат номъ, Эвелька въ бѣломъ подвѣнеч номъ платьѣ вышла на крыльцо, и такимъ счастьемъ дышало все ея мо лодое существо, что Сташко, глядя на нее, улыбался; и кругомъ стало какъ то свѣтло и ярко. Эвельку повезла къ вѣнцу бабушка, и еще издали до летѣлъ до нихъ звукъ колоколовъ, и Эвелькѣ онъ показался чистымъ и свѣтлымъ, какъ хрусталь. Еще буду чи ребенкомъ, любила Эвелька при слушиваться къ звуку колоколовъ; ей тогда казалось, что колокола говори ли сказки, ей одной понятныя, или тосковали за Мадонной, какъ говори ла старая няня Магда. — Бабушка! ты слышишь, о чемъ говорятъ колокола? Они говорятъ: Эвелька! Путь твоей жизни съ люби мымъ устланъ будетъ ковромъ изъ цвѣтовъ, ты будешь счастлива,—по смотришь! Бабушка ласково улыбается: — Какое ты дитя еще, Боже, какое дитя! ф Въ костелѣ все въ глазахъ Эвельки подернулось розовымъ флеромъ, сквозь который, какъ два факела, горѣли чер ные глаза Витольда. Звуки органа дивной мелодіей вливались въ душу, и ласково глядѣли лики святыхъ. Увѣ ренно повторяла Эвелька слова клят вы, и глаза ея, большіе, лучистые, съ вѣрой устремлялись въ алтарь. О! она вѣритъ,—она будетъ счастлива, коло кола сказали это ей. Поздно вечеромъ на другой день пріѣхала Эвелька въ свой новый домъ, и въ темнотѣ онъ ей показался мрачнымъ и суровымъ. Въ огромныхъ сѣняхъ было неуютно и пахло сыростью, въ залѣ строго глядѣли съ портретовъ хмурыя лица предковъ, и Эвелька, проходя длин ную анфиладу комнатъ, робко прижи малась къ плечу Витольда, а онъ шелъ счастливый, съ сіяющими глаза ми. Утромъ запущенный паркъ окол довалъ Эвельку: восхищенно смотрѣ ла она на журчащіе ручьи, статуи бо говъ, на невиданные цвѣты… Тихій голосокъ вывелъ ее изъ задумчивости: — Пани понравилось здѣсь? Передъ ней стояла красивая, черноглазая дѣ вочка. лѣтъ двѣнадцати. — Откуда ты? Эвелька удивилась, а дѣвочка звонко разсказывала: — Моя мать здѣсь служитъ кухар кой уже давно, панъ не запрещаетъ мнѣ бѣгать по саду… зовутъ меня Наталька. Воскресенье, 13-го декабря 1909 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 9864. ,10 Съ тѣхъ поръ Наталька стала при ходить къ Эвелькѣ учиться читать и часто гуляла съ ней по парку, кото рый кончался крупнымъ обрывомъ. На днѣ этого обрыва было всегда темно, и плѣсенью вѣяло отъ стояв шаго тамъ стараго колодца. Изъ него давно уже никто не бралъ воды, и го ворили, что по ночамъ приходили наяды и, сидя на краю колодца, расче сывали свои длинные волосы при свѣ тѣ луны. Эвелька полюбила это мѣ сто за его легендарность и ходила сюда всегда почти одна,—Витольдъ не любилъ мрачнаго колодца, а ма ленькая Наталька его боялась… * * Прошло еще пять лѣтъ, безоблач ныхъ на горизонтѣ счастья Эвельки съ любимымъ мужемъ. Наталька вы росла, возмужала и очень похорошѣ ла,—она теперь исполняла обязанности горничной при молодой пани и была очень старательна. Потомъ? Какъ это случилось? Эвелька стала замѣчать растерянность мужа, вспыхивающія щеки Натальки и, наконецъ, застала ихъ вмѣстѣ въ бесѣдкѣ. Какъ гро момъ пораженная, бѣжала Эвелька по парку, желая укрыться отъ людскихъ глазъ… бѣжала прямо къ обрыву. О! здѣсь она можетъ предаться горю свободно… и деревья сочувственно шумѣли листьями, и бѣлка испуганно жалась къ соснѣ. Наступалъ вечеръ, въ обрывѣ совсѣмъ стемнѣло, а Эвель ка, какъ безумная, сидѣла на краю ко лодца и смотрѣла въ его зіяющую бездну—кто-то не видимый и сильный толкалъ ее, и когда утромъ взошло солнце—люди баграми вы тащили изъ колодца холод ный посинѣвшій трупъ. Ви тольдъ въ отчаяніи рвалъ на себѣ волосы. . Пріѣхала старая бабушка, и грустно звонили въ костелѣ. О, коло кола, зачѣмъ вы солгали Эвелькѣ? М. Т. Воскресенье, 13-го Декабря 1909 года. ВЪ ЗА Х О Л УСТ Ь Ѣ . Редакція ежедневнаго лист ка, выходящаго въ захо лустномъ уѣздномъ примор скомъ городишкѣ. Она помѣ щается въ типографіи и пред ставляетъ изъ себя четыре- угольникъ въ двѣ сажени въ длину и полторы сажени въ ширину, огороженный перилами. Почти половина этого че- тыреугольника занята письменнымъ столомъ, безпорядочно заваленнымъ газетами, бумагами, брошюрами, книга ми и афишами. За столомъ сидитъ редакторъ Ка занцевъ, онъ же передовикъ, онъ же ведущій отдѣлы вырѣзокъ: послѣднія вѣсти, столичная и провинціальная жизнь, новости литературы, научныя открытія, за-границей и областная жизнь, онъ же завѣдующій типогра фіей и онь же корректоръ. Это ни зенькій, курносый, вихрастый госпо динъ, не то чтобы старый и не то чтобы молодой, какой-то выцвѣтшій, съ безцвѣтными баками и рыжеваты ми усами. Леопольдъ II. Король бельгійскій, скончавшійся 4 декабря. Племянникъ покойнаго короля Леопольда II, принцъ АЛЬБЕРТЪ-ЛЕОПОЛЬДЪ, сынъ Филиппа, гр. Фландрскаго, вступившій теперь на бельгійскій престолъ подъ именемъ короля Альберта I, и новая бельгійская королева ЕЛИЗАВЕТА. Молодой король родился 8 апрѣля 187Ь г. въ Брюсселѣ, королева—25 іюля 1876 г. въ Баваріи. Онъ вырѣзалъ статью „Винная мо нополія”, статья въ 123 строки, и Ка занцеву кажется необычайно длинной, надо не больше 60—70 строкъ и надо, значитъ, выбросить кое-что изъ нея въ серединѣ. Онъ придумываетъ, что бы выбросить, но первая строка статьи: „Винная монополія, существующая”… назойливо вертится въ головѣ, привя завшись ни къ селу ни къ городу, и мѣшаетъ сосредоточиться. —- Отъ слова „пьянство” до слова „необходимо” можно выбросить,—ду маетъ онъ. Винная монополія, суще ствующая, винная монополія, существу ющая. — Тьфу, чортъ! Онъ сжимаетъ кулакъ и грозитъ имъ нѣсколько разъ своему лбу. По томъ сердито вычеркиваетъ 41 строку и начинаетъ снова читать статью съ начала. Кругомъ стучать машины: печатаюг- ся па завтра афиши о пріѣздѣ звѣ ринца, о распродажѣ готоваго платья .заграничныхъ сортовъ”. Воздухъ на питанъ специфическимъ типографскимъ запахомъ, напоминающимъ что-то сред нее между запахомъ керосина и бен зина. Понедѣльникъ—и поэтому боль шинство рабочихъ, послѣ воскресной выпивки, глядятъ мрачно съ видомъ покушающагося на самоубійство. Казанцевъ кончаетъ чтеніе и смот ритъ на часы!—4 часа… А хроникера нѣтъ, да и фельетониста; ну, фельето нистъ того… все равно. А хроникеръ. Что, если ничего не принесетъ. Какъ тогда газету выпускать? Уже обѣдать пора, ѣсть страшно хо чется, а нельзя уходить. Д ѣти, вернув шись изъ гимназіи, ждали его до 4-хъ часовъ и теперь, навѣрно, обѣдаютъ и дѣти и жена. По лѣстницѣ слышатся шаги. — Кажется, Кочаровъ. Его походка. Наконецъ-то. Дверь отворяется, и стремительно влетаетъ хроникеръ: тонкій, высокій молодой человѣкъ, лѣтъ 26-ти, въ пенснэ и съ огромной шевелюрой. — Семенъ Семеновичъ, почему такъ поздно?—встрѣчаетъ его редакторъ. — Нельзя было, нельзя… Сидѣлъ въ „Экспрессѣ”, обсуждали тамъ новую программу кар тинъ. Ну, я и ждалъ. Хотѣли рѣшеніе отложить до завтра, да я настоялъ. Знаете, сего дня скудно, вѣдь, по части хроники, а теперь всетаки лишняя замѣтка. Ну, не ге рой ли я? — Замѣтка, положимъ, не очень важная. — Эхъ, на безрыбьѣ и ракъ рыба. — Что же у васъ еще есть? — Объ увеличеніи числа электрическихъ лампочекъ въ помѣщеніи для оркестра, о температурѣ воды въ ку пальняхъ, о гниломъ тротуа рѣ, о побитіи стеколъ въ домѣ No 17, по Побережной улицѣ. — Драка была? — Нѣтъ, мальчишки ябло ками кидались. Казанцевъ морщится. — Ну и хроника. — Вотъ видите… Благо дарите, что на перемѣнѣ картинъ настоялъ. Этой замѣткой и откроемъ хронику, а то былъ бы со всѣмъ конфузъ, если бы завтра начина ли хронику съ гнилого тротуара. — Плохо вы радѣете о газетѣ, Се менъ Семеновичъ. Эхъ, вы… Я бы на вашемъ мѣстѣ убилъ кого-нибудь, чтобъ им ѣть потомъ матеріалъ на цѣ лую недѣлю. — Нѣтъ-съ, ужъ лучше вы убивай те, а я опишу. Такъ выйдетъ, думаю, удобнѣй. Ха-ха-ха… Чуть брезжитъ разсвѣтъ. Казанцева только что разбудили- Черезъ десять минутъ номеръ нач нетъ печататься, и передъ тѣмъ необ Воскресенье, 13-го Декабвя 1909 года. 11 ЮЖНЫЙ Н Р А Й. ходимо еще разъ провѣрить: все ли въ порядкъ. Онъ проглядываетъ от тиски слипающимися глазами, ему что- то нездоровится, лихорадитъ, побали ваетъ немного голова. Два наборщика, съ пьяными сонны ми лицами, копошатся вь типографіи. Одинъ низенькій, коренастый, весь обросшій щетиной, бурчитъ что-то про- себя. Другой, длинный и тонкій, какъ аршинъ, приговариваетъ наставитель но, послѣ длинныхъ паузъ. — Полегче… полегче… Проходитъ нѣсколько минутъ. — Фу, чортъ,—вдругъ произнесъ ни зенькій донольно громко. — Чего ругаешься? — Гм… Я того… а оно… вотъ тебѣ. И наборщикъ тычетъ пальцемъ на часть разсыпавшагося набора. — Чего я бы копошился,—гово ритъ длинный и шепотомъ прибавляетъ. — Справляй шибче, чтобъ нашъ не замѣтилъ, ато нагоняй будетъ. — Наплевать!—выкрикиваетъ ни зенькій. Казанцевъ поднимаетъ голову, ра стерянно оглядывается и говоритъ. — Потише. Что тамъ такое? Наборщики смолкаютъ. Низенькій, сопя разыскиваетъ оригиналъ статьи, часть набора которой разсыпалась. Наконецъ, находитъ. Его руки послѣ похмѣлья дрожатъ, строчки прыгаютъ передъ глазами. Онъ морщитъ лобъ, ерзаетъ, крякаетъ. А потомъ опять начинаетъ ворчать. — Тьфу, дьяволъ! И придумаютъ… “Федька, а Федька. — Что тебѣ?—спрашиваетъ длинный. — Что братъ, есть такое слово мон полье? — Монполье?.. А чего ему не быть? Всякое слово бываетъ. На то оно и слово. — Эге… Прекрасно. Казанцевъ, заинтересовавшись, при слушивается. — О чемъ они тамъ? Но наборщики замолкаютъ. Черезъ пять минутъ онъ кончаетъ просмотръ послѣдней страницы, дѣ лаетъ распоряженіе, чтобъ приступили гкъ печатанію и разслабленной поход кой уходитъ спать. Раскрывши на слѣдующій день свѣ жій номеръ, Казанцевъ блѣднѣетъ и, схватившись за голову, шепчетъ въ ужасѣ! — Что такое? Боже, что такое? На первой ораницѣ красуется за главіе: „Выйное монполье”. Казанцевъ глядитъ на заглавіе пря мо безумными глазами и вдругъ хо лодѣетъ и въ безсиліи опускается на стулъ. Статья начинается словами: „Выйное монполье сусоществуюіцая”. — Убили, убили!.. Совсѣмъ убили!— шепчетъ Казанцевъ. В. Унковскій. С м ь с ь. Гильотина на аукціонѣ. На.дняхъ въ Парижѣ состоитъ аук ціонъ по распродажѣ различныхъ предметовъ, имѣющихъ большее или меньшее историческое значеніе. Меж- ?1у прочима., въ числѣ продаваемыхъ В. 0. Ключевскій. По случаю 30 лѣтія его ученой дѣятельности. (См. No 9857 „Южнаго Края”, отъ 5 декабря). Памятникъ М. М. Антокольскому, на еврейскомъ Преображенскомъ кладбищѣ въ Петербургѣ, предметовъ находятся часы Маріи- Антуанеты и… гильотина 1793 г., ко торая „великолѣпно” поработала во время террора. На гильотинѣ еще можно прочитать нѣкоторыя надписи тѣхъ временъ. На двухъ ея столбахъ висятъ фригійскія шапочки. Начало желѣзнаго вѣка. Обыкновенно думаютъ, что употреб леніе желѣза—африканскаго или, по крайней мѣрѣ, азіатскаго происхожде нія. Англичанинъ Риджвей въ своемъ послѣднемъ трудѣ „Начало желѣза” говоритъ, что на самомъ дѣлѣ египтя не стали ковать желѣзо только въ IX вѣкѣ до Р. X., а ливійцы не упо требляли его еще за 450 лѣтъ до Р. X.; семиты очень долго не знали желѣза, а въ Угандѣ съ нимъ познакомились всего пять или шесть вѣковъ тому назадъ. Въ Китаѣ о желѣзѣ стали упо минать всего за 400 лѣтъ до Р. X., а бронзовое оружіе употреблялось въ Японіи еще въ семисотыхъ годахъ. Но, по Риджвею, центральная Европа была колыбелью желѣзнаго вѣка. Такъ, въ Галльштаттѣ желѣзо вводилось мало- по-малу, и сначала имъ украшали брон зу, т. е. на бронзѣ дѣлались желѣз ныя насѣчки, пока, наконецъ, оно со вершенно не вытѣснило мѣдь. То же самое замѣчается въ Трансильваніи и въ боснійскихъ старинныхъ могилахъ. Во всѣхъ же остальныхъ областяхъ желѣзо появилось внезапно, что сви дѣтельствуетъ объ его иностранномъ происхожденіи. Впрочемъ, есть указа нія, что уже въ древнѣйшемъ Египтѣ желѣзо было извѣстно, но метеороло гическаго происхожденія, и его ковали, а не плавили. Техника обработки же лѣза всецѣло принадлежитъ централь ной Европѣ. Телефотъ. Новое изобрѣтеніе. Не такъ далеко то время, когда, сидя въ креслѣ своего кабинета, мож но будетъ не только вести бесѣду съ лицомъ, отдаленнымъ на сотни верстъ, но и видѣть собесѣдника. Изобрѣте нія молодого ученаго Жоржа Ринью даютъ намъ, по меньшей мѣрѣ, воз можность надѣяться на близость осу ществленія этой возможности. Выслу шаемъ же его объясненія: „Аппаратъ передаточной станціи очень простъ: выгнутое зеркало про ектируетъ лучи электрической лампы въ 2,800 или 3,000 свѣчъ на пред метъ, изображеніе котораго должно передать. Освѣщенный такимъ обра зомъ предметъ проектируется на эк ранѣ, состоящемъ изъ 64 ячеекъ се лена и образующемъ какъ бы искус ственную ретину. Въ виду того, что селенъ реагируетъ на свѣтъ, каждая ячейка его посылаетъ токъ, сила ко тораго пропорціональна силѣ освѣ щенія. Такимъ образомъ, игра свѣта и тѣни, превращаясь въ электриче скій токъ разной силы, бѣжитъ по 64 проводамъ въ станцію назначенія. Въ пріемномъ аппаратѣ цѣлый рядъ ма ленькихъ зеркалъ, освѣщающихся и гаснущихъ въ зависимости отъ тока, воспринимаемаго маленькими гальва нометрами. Свѣтовые лучи, бросае мые этими зеркалами на экранъ, и возсоздаютъ изображаемый предметъ на станціи назначенія”. Такъ говоритъ Ринью. Однако, онъ прибавляетъ, что для того,’ чтобы пе редать сложные предметы, лица и движенія, потребенъ экранъ изъ се лена, содержащій не менѣе 3000 или 4000 ячеекъ и соотвѣтственнаго коли чества проводовъ. Доколѣ не будетъ найдена возможность передавать всѣ эги токи по одному проводу, аппа ратъ Ренъю не будетъ имѣть практи ческаго значенія. Надъ этой то зада чей и работаетъ теперь молодой изо брѣтатель. ЮЖНЫЙ Н Р А Й. ,12 ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 13-го Декабря 1909 года. Къ постановкѣ ..Анатэмы въ Городскомъ театрѣ. 6-я картина. ш й р іш Участники грузинскаго вечера въ Харьковѣ. Ішюграфія и фото-цинкографія ,,Южнаго Край,* Сумская уд., д. А. А. іоаефовича.