Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ Ненужный. (ЭСКИЗЪ). Когда Лазаревскій вошелъ въ ком- нату своей жены, въ домѣ все сразу стихло. Всѣ обитатели помѣщичьяго дома въ „Дальнемъ” (такъ называлось имѣніе Лазаревскихъ) поняли, что слу чилось что то серьезное. Было тихо. Изъ кухни слышался только звонъ посуды и заунывно-грустная пѣсня поваренка Никитки, да изъ комнаты, куда вошелъ Лазаревскій, доносилась его раздражительная рѣчь и спокой ный, какой то холодно-спокойный, го лосъ жены… Когда же поздно вечеромъ, идя въ свою комнату, Глѣбъ проходилъ мимо дверей матери, до его слуха донеслось слѣдующее: — Во всякомъ случаѣ, Глѣба я те- бѣ не отдаю… — Не нужно… — Въ такомъ случаѣ, послѣ этого намъ съ тобой говорить больше не о чемъ, поступай, какъ знаешь!—гром ко сказалъ отецъ и вышелъ изъ ком наты. — Ты что здѣсь, а?—раздраженно обратился онъ къ Глѣбу,—маршъ въ свою комнату… ненужный… Придя въ свою комнату, Глѣбъ быстро раздѣлся и легъ въ постель. Въ комнатѣ было душно. Онъ под нялся, открылъ окно и снова легъ. Подулъ пріятный, теплый вѣтерокъ. Изъ сада доносился запахъ цвѣтовъ, и слышалась грустная трель соловья… Сонъ не приходилъ. Въ головѣ все звучалъ отрывокъ слышаннаго разго вора, и слово матери: „не нужно” не давало ему покоя. Онъ не слышалъ всего разговора, но чувствовалъ, что скоро произойдетъ что то такое, что перемѣнитъ всю его жизнь. Но онъ не могъ понять, какъ она, его люби мая мать, могла сказать, что онъ, ея Глѣбъ, ей не нуженъ?… „Не нуженъ… не нужно… не нуженъ…” Онъ поднялся и подошелъ къ окну. Оттуда глядѣла чудная, тихая ночь… Миріады звѣздъ застилали все небо и своими золотыми глазками смотрѣли на землю… Листья тополей, стоявшихъ у самаго окна, еле-еле колыхались, и легкій, едва замѣтный вѣтерокъ под гонялъ чистый, свѣжій воздухъ въ темную комнату. Глѣбъ вспомнилъ, что въ точно та кую же ночь—онъ у этого же самаго окна любовался звѣздами со своей матерью… А теперь… Нѣтъ, нѣтъ! Онъ не понималъ, не могъ понять того, что произошло… Спазмы сдавили гор ло… Стало еще тяжелѣе на душѣ… Онъ быстро закрылъ окно и бросился въ постель… Въ комнатѣ было попрсжнему тихо, тихо… Гдѣ то тикали часы… За ок номъ заливался соловей… Проснувшись на другое утро, Глѣбъ услышалъ какой-то шумъ, слышалъ, какъ отецъ кричалъ: Н. П. Тринклеръ, по случаю 25 лѣтія врачебной дѣятельности. М. М. Мироновъ, по случаю 25-лѣтія врачебной дѣятельности. — Этого я не допущу!… Этого не будетъ!… Не давать лошадей!… Ты меня срамишь!… Слышалъ также, какъ мать пре зрительно-спокойнымъ голосомъ замѣ чала: — Довольно, довольно, все равно крикомъ нс поможешь. Потомъ слышалъ, какъ мать прика зала пойти за нанятыми лошадьми, какъ велѣла выносить вещи, и, нако нецъ, услышалъ ея шаги по корридору. — Неужели ко мнѣ”?—подумалъ Глѣбъ, и его сердце сжалось какъ-то непріятно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, радостно. Дѣйствительно, дверь пріотворилась, и онъ услышалъ: — Ты спишь, Глѣбуша? — Нѣтъ, мамочка. Мать вошла. — Послушай, мой дорогой маль чикъ,—сразу начала она, стараясь го ворить какъ можно спокойнѣе и нѣж нѣе, но что-то какъ будто мѣшало ей, и ея голосъ становился все болѣе неровнымъ и дрожащимъ:—Послушай, Глѣбуша, какъ мнѣ ни тяжело остав лять тебя, на нѣкоторое время (она сдѣлала удареніе на словѣ: „нѣкото рое”), я должна уѣхать и оставить те бя съ… нимъ… съ папой, поправилась она:—я, вѣроятно, скоро пріѣду; ты не скучай, мой дорогой. Она быстро, порывисто обняла его, прижала къ се бѣ и, осыпая поцѣлуями его заплакан ные глаза, начала плакать. — Не скучай, не скучай!—Она еще разъ крѣпко прижала его къ себѣ, поцѣловала въ губы и быстро вышла. — Мама, мама!—отчаянно закри чалъ Глѣбъ и побѣжалъ за ней, но здѣсь его подхватили, и онъ упалъ на чьи-то услужливо подставленныя руки. Когда Глѣбъ очнулся, то увидѣлъ себя лежащимъ въ своей комнатѣ на кровати. Первою мыслью его было: „гдѣ она”? Хотя онъ чувствовалъ ужасную сла бость во всемъ тѣлѣ, но, быстро со скочивъ съ кровати, бросился въ со сѣднюю комнату, „ея” спальню. Здѣсь все было на своемъ мѣстѣ. И лишь незастланная постель да пустой шкафъ и комодъ говорили объ ея отсутствіи. А еще такъ недавно она была здѣсь! Еше такъ недавно онъ приходилъ сю да, садиася на скамеечкѣ у ея ногъ и разсказывалъ ей о городѣ, о гимназіи, а она слушала его, тихо вздыхала и цѣловала его лобъ… Еще такъ недав но… Глѣбъ вернулся къ себѣ и бро сился на кровать. Всѣ мысли были о ней. Вспомнилось раннее дѣтство… Вспомнились осенніе тихіе вечера, ког да вѣтеръ бушевалъ, и шли вѣчные дожди, а онъ сидѣлъ въ это время въ уютной, свѣтлой комнатѣ и меч талъ о будущемъ, о томъ далекомъ будущемъ, которое всегда представ ляется ребенку какимъ-то чудесно-лу чезарнымъ и прекраснымъ. Вспомни лось, какъ мать укладывала его спать, онъ ложился въ мягкую постель, а она, его любимая мать, садилась здѣсь и разсказывала о прекрасныхъ прин цахъ, о далекихъ странахъ, о вѣчно цвѣтущихъ деревьяхъ и вѣчной веснѣ… Потомъ она умолкала, цѣловала его и садилась работать или читать кни гу. Но Глѣбъ не засыпалъ, онъ смо трѣлъ на красивое лицо матери, и самъ представлялъ себя какимъ-ни будь принцемъ, а мать—прекрасной, доброй принцессой, которая оберега ла жизнь его – принца. — Глѣбуша, ты спишь?—спрашива ла она. Воскресенье, 29-го ноября 1909 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 9892. ,10 Тэржествзнное засѣданіе по случаю 5Э-лЬтняго ю5ллея Литературнаго Фонда 8 ноября въ Александровскомъ залѣ Петербургской городской думы. За предсѣдательскимъ столомъ сидятъ, lj м ^ Стасюлевичъ. 2) К. К. Арсеньевъ. 3) В. Д. Набоковъ. 4) В. Я. Яковлевъ-Богучарскій. 5) А. С. р/і авинь. о) . Д. узоМ.иь . араваевъ. /] ц ф. Анченскій. 8) Н. И. Кирѣзвь. 9) Ѳ. Ѳ. Воропановъ. 10) ВІ Г. Котельникозъ и 11) А. Б. Градовскій. На каэедрѣ—С. А. Вечгеровъ, читающій рѣчь о Дружининѣ. Группа русскихъ писателей. Крачковскій, М. П. Арцыбашевъ, С. А. Найденовъ, С. А. Юшкевичъ, Н. Н. Хоцотовъ, артистъ Петербургскаго Александринскаго театра, В. В. Башкинъ и В. Муйжель. — Нѣтъ, мамочка, сядь возлѣ меня. И она садилась, гла дила его вьющіеся во лосы, а онъ цѣловалъ ея бѣлыя тонкія руки… Потомъ вспомнилось то время, когда мать отвозила его въ гим назію. Было сырое, пасмур ное утро, моросилъ дождикъ, и было такъ тоскливо на душѣ, такъ не хотѣлось разставать ся съ матерью и ѣхать въ городъ, который представлялся такимъ чуждымъ и холоднымъ. Вспомнилась гимназія, пансіонъ, гдѣ онъ жилъ, и гдѣ его мысли все-же всегда были возлѣ ма тери; вспомнилось, какъ онъ страстно ждалъ Рождества, чтобы снова быть дома,-возлѣ нея… Но отъ этихъ воспо минаній сдѣлалось еще тоскливѣе, еще тяже лѣй… Свѣтлыя воспо минанія прошлаго смѣ нили тяжелыя, гнетущія мысли насто ящаго. И эти мысли бѣгали въ головѣ и не давали покоя… И въ душу Глѣба впервые закра лось прежде отчаяніе, потомъ злоба и, наконецъ, какая-то безысходная, безпросвѣтно-сѣрая пустота. Сжимало мозгъ, не хотѣлось ни на что смо трѣть, ничего дѣлать… Было одно желаніе: скорѣй убѣжать отсюда ку* да-нибудь далеко, далеко, вдаль отъ этихъ злыхъ и бездушныхъ людей… Но силъ не было. Организмъ ослабѣлъ, ны ла голова, болѣло все тѣло. Трудно бы ло повернуться… Опять все тихо, ничего не слышно, ни голосовъ, ни шума. — Что за тишина? Гдѣ же всѣ?— подумалъ Глѣбъ. Но не хотѣлось идти узнавать, не хотѣлось смотрѣть на людей. Тихо, тихо… Солнце проглядываетъ черезъ занавѣску, да гдѣ-то не вдалекѣ чирикаютъ во робьи: „живъ, живъ“… Жизнь идетъ своимъ чередомъ, а между тѣмъ Глѣбъ не чувствуетъ ея: все такъ далеко отъ него, все такъ против но, не нужно, вмѣстѣ съ нимъ, который тоже никому не нуженъ.. — Ненужный, не ну женъ, ненужный… — слышится все настой чивѣй и настойчивѣй, какъ-будто кто отче каниваетъ молоткомъ: разъ, разъ, разъ… и такъ безъ конца… безъ конца… Борисъ Печалинъ. ВЕЧЕРОМЪ. (Миніатюра). За окномъ шумитъ дождь, бьетъ по стекламъ, и слышно, какъ прохожіе раз брызгиваютъ грязь, шлепаютъ по лужамъ, вздыхаютъ и клянутъ осень, вечеръ, не погоду. Уличные фонари расплываются на оконныхъ стеклахъ, какъ громадныя сальныя пятна безъ контуровъ, безъ опре дѣленныхъ чертъ. Если прижаться ли цомъ къ стеклу, можно увидѣть мокрую мостовую, въ которой отражаются робкіе Воскресенье. 29 го Ноября 1909 года. ЮЖНЫЙ КРАЙ. Бьзрнстерне-Бьэрнсонъ. ІНэрвзжскій писатель, 7/ лѣтъ; больной въ настоящее время. К. Г. Поцхверашвили. Грузинскій композиторъ, который въ непродолжительномъ времени поставитъ въ Харьковѣ четырехголосныя грузин скія пѣсни съ акхомпан іментомъ оркестра. огни. Мостовая похожа на темный прудъ, гдѣ, среди тины, мелькаютъ звѣзды. По темному пруду скользятъ сѣрыя тѣни прохожихъ; тѣни сталкиваются, стара ются разойтись осторожнѣе и стучатъ мокрыми зонтиками. Всѣ эти тѣни ка жутся такими озябшими, печальными, не счастными, что каждый, кто смотритъ на нихъ изъ тепла сухой комнаты, пожи мается и думаетъ: „бррр… какъ скверно на улицѣ. Какъ гадко холодный дождь забѣгаетъ за воротникъ и студитъ шею и спину. Какъ хорошо здѣсь сидѣть за двойными рамами, близъ теплой печи и лампы, льющей такой мягкій свѣтъ”, Викторъ Петровичъ отвертывается отъ •окна, говоритъ: „экая гадость!” и чув ствуетъ себя счастливымъ. Его близору кіе глаза видятъ Леночку, склонившуюся надъ работой, и видятъ бѣлую кошку, которая сидитъ возлѣ Леночки и напѣ ваетъ что-то, топорща усы, видятъ дверь въ сосѣднюю комнату, гдѣ мамаша Ле- [ночки вкушаетъ сладкій сонъ передъ ужи- Іномъ, въ ожиданіи ночного сна, видятъ на стѣнахъ дешевыя картинки съ трога тельными сюжетами вродѣ всадника, засыпаемаго снѣгомъ возлѣ павшаго ко ня. И Леночка, и кошка, и картинки на стѣнахъ кажутся ему милой, давно зна комой, но забытой идилліей, на которую онъ опять натолкнулся черезъ много лѣтъ. Ему хочется сказать что-нибудь пріятное дѣвушкѣ. — Леночка,— говоритъ онъ,— сегодня вы, навѣрно, получили ваши деньги? Леночка,поднимаетъ голову отъ шитья и широко открытыми глазками смотритъ на жильца; онъ живетъ у нихъ уже два мѣсяца и все время держитъ себя совер шеннымъ дикаремъ. И вдругъ… — Нѣтъ,— говоритъ она,— не получила. — Неужели? f — Да. Леночка чуть-чуть улыбается. – И, кажется, мнѣ ихъ совсѣмъ не получить. Хорошо, что немного денегъ. — Почему же совсѣмъ не получить? — Такъ… — Развѣ это секретъ? — Нѣтъ. Не стоитъ разсказывать. — Почему? Разскажите. Въ голосѣ Леночки слышится сдержан ный смѣхъ. Быть можетъ, ей самой хо чется разсказать то, о чемъ спрашиваетъ Викторъ Петровичъ, но она дѣлаетъ строгіе глаза и говоритъ: — Если вамъ такъ хочется… Она облокачивается на столъ, и лицо ея выходитъ изъ тьмы прямо подъ свѣтъ лампы. — Я не получу ничего потому, что не пойду получать деньги. А не пойду пото му, что сегодня мужъ моей заказчицы наговорилъ мнѣ… пустяковъ. Дѣло было такъ. Я не застала заказчицы дома и рѣ шила ее подождать. Сижу. Вдругъ рас творяется дверь, и входитъ старичекъ, маленькій, дряхленькій и такой хорошій съ виду. Я еще подумала: „бываютъ же такіе славные старички”. Прошелся ста ричекъ по комнатѣ, остановился, потеръ руки и говоритъ: — Вы, душечка, моей жены дожи даетесь? — Да. — Боюсь я, что вамъ, душечка, долго ждать придется. — Тогда я приду завтра. — Приходите завтра, Почаще къ намъ приходите. Не забывайте, душечка, насъ. Когда вы приходите, я каждый разъ ва ми любуюсь. Любуюсь и думаю: „охота же такой прелести пальчики работой тру дить”. Леночка улыбается и продолжаетъ: — Я, знаете ли, такъ растерялась, что • и слова сказать не могу. Такой старень кій, такой дряхленькій, просто одной но гой въ могилѣ стоитъ,—и вдругъ такія рѣчи. А онъ качаетъ лысой головой и говоритъ.,. ; Леночка закусываетъ губы. • — Что же говоритъ? — спрашиваетъ Викторъ Петровичъ нетерпѣливо. — Пустяки. Право же, не стоитъ раз сказывать. — Разсказывайте, если начали! — Онъ говоритъ: „эти пальчики толь ко для поцѣлуевъ созданы, а вы ихъ за иглу посадили”! Такой смѣшной. „И глаз ки,—говоритъ,—тоже: такіе славные, чер ные глазки трудить на работѣ?! Прямо безчеловѣчно!” Викторъ Петровичъ смотритъ на руки Леночки и говоритъ громко: _ ! 1 Лордъ Лэнсдоунъ. Ораторъ въ англійской палатѣ лордозъ, убѣждавшій отклонить бюджетъ, про шедшій въ палатѣ общинъ. — А у васъ, Леночка, въ самомъ дѣ лѣ, маленькія руки. Затѣмъ онъ смотритъ на глаза Леноч ки и добавляетъ: — А какіе у васъ славные глазки! Странно, что я не замѣчалъ. Леночка думаетъ: „неужели ты только сейчасъ догадался объ этомъ?” и опять берется за иглу. А Викторъ Петровичъ спрашиваетъ быстро: — – Какъ? Развѣ старичекъ больше ни чего не говорилъ? — Говорилъ, но… право же, не стоитъ разсказывать. — Странно! Тогда не нужно было и начинать, — говоритъ сердито Викторъ Петровичъ. -— Не сердитесь. Если вамъ такъ хо чется, я разскажу… Дальше старичекъ восхищался бѣлизной моей кожи и гово- Ю Ж Н Ы Й КРАЙ. Воскресенье. 29-го Ноября 1909 года. В. В. Люце. Въ виду предстоящаго ея концерта 4 декабря въ Дворянскомъ собраніи въ пользу римско- католическаго благотворительнаго общества. ,12 ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 29-го Ноября 1909 года. Иванъ Грозный. Статуя Антокольскаго 1871 года. Несторъ. Статуя Антокольскаго 18£9 г. рилъ, что мои щеки напоминаютъ ему персикъ и что ему хочется ущипнуть ме ня за щеку… — Нахалъ! — А я сидѣла и все шире и шире открывала свои глаза. Если бы вы видѣ ли, какъ онъ былъ старъ и дряхлъ, какъ тряслись отъ старости его ноги, какъ прыгало пенснэ, въ которое онъ разгля дывалъ меня. Затѣмъ, когда я опомни лась, то вскочила и ушла, сказавъ ему на прощанье: „вы такъ же гадки, какъ стары; и вамъ не стыдно?” И, конечно, я больше туда не пойду. Вотъ почему я совсѣмъ не получу денегъ. М. М. Антокольскій, По случаю открытія ему памятника въ Петербургѣ, і2 ноября. Леночка берется за иглу. Викторъ Пет ровичъ молчитъ. Когда, поработавъ не много, молодая дѣвушка взглядываетъ на лицо Виктора Петровича, она не узнаетъ его: такое оно взволнованное и испуган ное; близорукіе глаза прищурены и гля дятъ на Леночку съ любопытствомъ и восторгомъ. „А старикъ правъ, тысячу разъ правъ! Ты прекрасна, какъ греза” .— читаетъ въ нихъ Леночка. „Глупый! Неужели ты только сейчасъ догадался объ этомъ?”— думаетъ Леноч ка и нагибается ниже, чтобы скрыть улыбку. Викторъ Петровичъ протягиваетъ руку и кличетъ Леночкину кошку; никогда раньше онъ не дѣлалъ этого; прекрасная примѣта, и Леночкѣ хочется вскочить съ мѣста, прыгать съ кошкой и хохотать, хохотать. А. Грузинскій. Сократъ. Статуя Антокольскаго 1877 г. Мефистофель. Статуя Антокольскаго 1884 г. Типографія и фото-цвн’воі’рафія „Южнаго Края“, Сумская ул., д. А. А. Іовефовича.