Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ Государь Императоръ на выставкѣ въ зданіи губернской земской управы. Съ фотографіи ХмЬлезскаго. Тревожно, зловѣще зашумѣла осина… — Все это страшно… Вездѣ, вездѣ роковая тайна, и горькій обманъ на днѣ… Горе, горе ей! И засмѣялись въ отвѣтъ деревья… * * * Душная лѣтняя ночь застыла въ лунномъ свѣтѣ… Еле дыша, стояли потемнѣвшія деревья, съ нѣгой про тягивая вѣтви навстрѣчу душистому вѣтерку… И когда прилеталъ онъ, шептали ему деревья: „помнишь, по мнишь”?. — Она ждала здѣсь и была такая блѣдная,—шептала липа…—Онъ при шелъ… а она не смѣла взглянуть на него… — А потомъ поцѣлуи… поцѣлуи… и молчали они…—нѣжнымъ голосомъ проговорила березка… — Глубокое счастье, какъ и глубо кое горе, молчитъ, задумчиво зашеле стѣлъ дубъ. — Это неправда,—быстро заговори ла бабочка, кокетливо взмахивая кры лышками, чтобы очаровать лунный лучъ…—Я счастлива, безумно счастли ва, и всѣмъ это скажу. Я много лю- „ПОМНИШЬ?”. СКАЗКА. Была весна. Воздухъ былъ прозрач ный и точно звенѣлъ отъ радости. А старыя деревья, одѣтыя нѣжной ли ствой, весело шептали другъ другу: „помнишь? помнишь?”… „Помню, помню, мечтательно гово рила тоненькая березка.—Но что же не идетъ она? Когда я вижу ея золо тыя кудри, чудится мнѣ, что солнце свѣтитъ ярче… Я такъ люблю касать ся вѣтвями ея головки… А она и не взглянетъ на меня… Ахъ, люди, самые прекрасные черствы!… И березка вздох нула… — Я счастливѣе, загудѣлъ дубъ,— она вырѣзала что-то на моей корѣ. Видишь ранку? Она болитъ. Конечно, это было легкомысленно и невѣжливо. Но ея тонкіе пальчики съножемъ бы ли такъ красивы, а въ глазахъ бле стѣли слезы… Я много пережилъ и умѣю прощать… — А помните, помните, зашептала старая липа…—Подъ моими вѣтвями она долго сидѣла съ нимъ,.. Тихо го ворили они… И внезапно блѣднѣла она… А потомъ снова вспыхивала и робко виновато улыбалась. — Какъ хочется мнѣ, заговорилъ красный тюльпанъ, чтобы она сорвала меня и приколола на груди .. Я такъ молилъ ее объ этомъ… Она рвала цвѣты… но меня не замѣтила,—тогда я еще не распустился… Теперь она навѣрное сорветъ меня, и я умру на груди ея… Я—ея рыцарь… Но вы все равно не поймете меня… — Конечно, это странно, тонень кимъ голосомъ сказала ромашка.— Помнишь, мою сестру она сорвала, чтобы по лепесткамъ ея погадать, и сестра изъ мести сказала: „не любитъ”. Она долго, долго плакала. — Что за бѣда, разсмѣялись бабоч ки,—онъ не любитъ, другой полюбитъ, не все-ли равно?… Одинъ, другой, тре тій… Мы живемъ для любви… — Это легкомысленно, тягуче про говорила рѣка,—зато сколько-же сре ди васъ утопленницъ!… А соловей, смотря на небо, сказалъ: — Любовь, слезы—вотъ счастье… Люби и страдай, пѣлъ я ей… Воскресенье, 1 Ь-го Іюля 1909 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ Ms 9742. КЪ ПОЛТАВСКИМЪ ТОРЖЕСТВАМЪ. ,I КЪ ПОЛТАВСКИМЪ ТОРЖЕСТВАМЪ. Воины въ костюмахъ Петровскаго времени. Съ фотографіи Хмѣлевскаго. била, и никогда не страдала. Теперь я влюбилась въ огонь, что горитъ въ окнѣ старой башни, — я сейчасъ полечу туда и поцѣлую его… И она улетѣла. Лунный лучъ по блѣднѣлъ—онъ лю билъ бабочку… А развалившаяся бе сѣдка сказала: „мно го счастья и много горя видѣла я. Что только разсказать могла-бы—но стара я уже, память измѣ няетъ. Помню дѣ вушку—но когда это- было, этой весной, или много—много лѣтъ назадъ—не помню. Можетъ— быть, то мать ея была, или привидѣ ніе… Старая, вздохнула она, и хруст нули ея кости…—А все-таки хорошо весной!…” * * „Что такъ грустна ты? сказала осень поблекшей, похолодѣвшей землѣ.—Лѣ то обмануло тебя? Горячимъ страст нымъ дыханьемъ оно сожгло твое сердце? У тебя нѣтъ больше сердца? Твое прекрасное лицо? Не тоскуй, я дамъ тебѣ золотыя одежды,—такихъ одеждъ еще никто не видѣлъ. Не тоскуй! Я нарумяню твое блѣд ное лицо,—такого румянца еще не бы ло на свѣтѣ… Я дамъ тебѣ ароматъ, ядовитый и пьянящій… Я зажгу чуднымъ огнемъ твои гла за, и блеска такого не видала еще ты… Къ полету Блеріо черезъ Ламаншъ. А сердце? я дамъ тебѣ свое сердце… но оно умѣетъ только страдать…” И земля убралась золотыми одежда ми, нарумянила лицо… А солнце хо лоднымъ яркимъ лучомъ освѣтило ее, — и зажглись ея огни… Дышали они чуднымъ ядовитымъ ароматомъ… И красавицы такой не было еще… Грустно шептались деревья, проща ясь съ улетающими листьями… „Помнишь, помнишь? громкимъ шо потомъ, рыдая, говорила старая липа… —Она пришла сюда, шатаясь, и упала на траву… Она была блѣднѣй лунна го луча… И дрожала…” И рвала спои золотые волосы… „По мнишь, она подошла ко мнѣ и, прошеп тавъ, „не любитъ”, стала обрывать мои листья.. » Мнѣ было такъ больно. И это было ®ея единственной лаской… А я такъ любила ее…” И плакала, пла кала нарядная золо тая березка… Дубъ тяжело ды шалъ и не могъ го ворить… А осина громкимъ испуганнымъ голо сомъ кричала: „я-же говорила, говорила, что на днѣ чаши— горькій обманъ… Зачѣмъ одѣлись вы въ золото? Горе, горе вамъ! Смерть любитъ золото и красоту…” „Гдѣ, гдѣ смерть? закаркалъ воронъ. if! * * Умерла земля и одѣлась въ бѣлый саванъ. Тихія стояли застывшія деревья. И солнце не смѣло обнимать ихъ зной ными лучами,—оно только глядѣло на нихъ… и казалось солнцу, что хранятъ они вѣчную тайну. Прилітѣлъ воронъ, попрыгалъ по пушистому снѣгу и сказалъ деревьямъ: — Что стало съ той дѣвушкой, о которой вы говорили? Мнѣ скучно… разскажите…” Но молчали деревья… — „Рѣка, а ты, вѣдь, знаешь? зло по смѣиваясь, сказалъ воронъ… Но молчала рѣка… Ядзинская. Воскресенье, 19-го Іюля 1909 года. ЮЖНЫЙ КРАЙ 11 ЛЬтнія колоніи X. 0. Грамотности. Съ фотографіи А. Л. Кордеса. МАРИСА. (МИНІАТЮРА). — Ты думаешь, я ничего не вижу? Я все вижу, Павелъ. Грѣхъ тебѣ… Павелъ смотритъ въ сторону Марго и спрашиваетъ: — Что такое? Я ничего не понимаю. Говори яснѣе. — Не притворяй ся, пожалуйста. — Ты знаешь, я не имѣю обычая при творяться. Притвор ство относится къ области женскихъ талантовъ, Марго. Марго недовѣрчиво смотритъ на Павла. — О, эти мужчины!—сердито взды хаетъ она. — О, эти женщины!—вздыхаетъ и Павелъ.—Во всякомъ случаѣ, я жду. Въ чемъ же дѣло? Марго закидываетъ руки за голову, ложится на спинку кресла и говоритъ: — Если тебѣ такъ хочется, я скажу. Дѣло въ томъ, что ты засматриваешь ся на Марисю, а мнѣ… мнѣ это не нравится, Павелъ. Лицо у Марго дѣлается такимъ пе чальнымъ, какъ будто она слышитъ въ глубокую осень паденіе желтыхъ листьевъ съ полуобнаженныхъ деревь- евъи крики журавлей вънебѣ,журавлей, отлетающихъ на теплый югъ отъ хо лоднаго вѣтра осени, отъ зимнихъ вьюгъ и угрюмыхъ метелей. — На какую Марисю?—съ удивле ніемъ спрашиваетъ Павелъ. — Будто ты не знаешь! Сестру на шей сосѣдки, Юліи Васильевны, ту се стру, что пріѣхала къ ней вчера утромъ. — Да, я видѣлъ какую-то дѣвушку. Но развѣ ее зовутъ Марисей? Къ полету Блеріо черезъ Ламаншъ. — Да, Марисей. Не правда ли, слав ное имя? — Такъ себѣ. — Ну, а ея наружность заслужи ваетъ большаго. О Марисѣ совсѣмъ нельзя сказать, что она такъ себѣ. Марися—хорошенькая. — Развѣ? — Пожалуйста, не разыгрывай на ивность. Вѣдь, я все равно не по вѣрю. Если бы Марися не была хо рошенькой, ты не смотрѣлъ бы на нее такъ пристально. — Боже мой, да развѣ я смотрю на нее? — Ну конечно. Г — Да гдѣ же она, гдѣ?^*? — Прямо передъ тобой, на балконѣ. — Ахъ, да. Но я смотрѣлъ мимо балкона и ничего не замѣчалъ. — Увы, я не такъ наивна, чтобы вѣрить мужчинамъ, когда они гово рятъ, что не замѣчаютъ хорошенькихъ женщинъ. Скажи ты мнѣ это лѣтъ пять назадъ, я, можетъ быть, повѣри ла бы. Теперь нѣтъ. Марго подозрительно смотритъ на Павла и спрашиваетъ: — Не правда ли, она—хорошенькая?. Павелъ перево дитъ глаза на ми лое личико дѣвуш ки, которое, какъ будто въ зеленой рамкѣ, видно на балконѣ въ листь яхъ плюща и взбѣ гающаго вверхъ по ниткамъ горо ха, и отвѣчаетъ:! — Такъ себѣ. Не нахожу. — О, Павелъ, но это же гадко;гадко лгать мнѣ въ глаза и спорить противъ того, что ясно, какъ Божій день. М а р и с я—х о р о- шенькая. Гдѣ ты найдешь такіе пре красные синіе глаза? Посмотри… — М- да… глаза у нея, дѣйстви тельно, хороши. При томъ синіе гла за—такая рѣдкость. — То-то. А носъ? Посмотри, какой у нея носъ. Тонкій, прямой, прекрас ной формы. Гдѣ еще ты встрѣтишь такой носъ? — Чертъ возьми, ея носъ, дѣйстви тельно, прекрасенъ. -— А овалъ ея лица? Эти какъ буд то немного худыя щечки, въ которыхъ такъ много прелести, если вглядѣться въ нихъ пристальнѣе. Вглядись въ нихъ пристальнѣе, Павелъ. — Хорошо. — Ну, что же? — Онѣ прелестны. Буць онѣ хоть чуть-чуть полнѣй, все было-бы испор чено. — Ага, ты думаешь то же, что и я. У тебя есть вкусъ, Павелъ! — Мегсі. — Теперь обрати вниманіе на ея пышныя бѣлокурыя косы. Право, мнѣ кажется, что я еще никогда не вида ла такихъ косъ. Когда на нихъ смо- 10 ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 19-го Іюля 1909 года. ,12 ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 19-го Іюля 1909_годж КЪ СО БЫ ТІЯМ Ъ ВЪ ПЕРСІИ. тришь, на память приходятъ ле генды и старыя саги, гдѣ у всѣхъ красавицъ пышныя косы, кото рыми, раздѣвшись, онѣ могутъ окутаться, какъ плащемъ. Такія же косы у древне германскихъ жен щинъ на картинахъ, которыя мнѣ случалось видать, Павелъ. — Да… у этой Мариси замѣ чательные волосы. — А губки, а бровки, а подбо родокъ? Будь я мужчиной, Па велъ, я бы непремѣнно старалась поцѣловать эти губки. — Гм… — ‘Какой красивый изгибъ у бровей Мариси. Онѣ не через чуръ прямы, не черезчуръ круг лы. Онѣ изогнуты гакъ прихотливо, какъ зигзагъ молніи, которая про рѣзываетъ черную тучу. И этотъ изгибъ бровей страшно идетъ къ Марисѣ. — Ты права. — Подбородокъ ея немного по лонъ. Не правда ли? — (Я этого не нахожу. — Немного полонъ. Не спорь, Па велъ. Но знай, Марисѣ дьявозьская удача во всемъ. Представь, даже и это къ ней идетъ. Къ ней все идетъ. Ужъ это такъ всегда бываетъ. По мнишь, у Гейне: „если ты имѣешь много, то еще тебѣ дадутъ”. Въ хорошенькой женщинѣ кажется даже и то достоин Саттаръ-Ханъ, вождь персидскихъ революціонеровъ. ствомъ, что въ другой показалось бы недостаткомъ. Ахъ, Павелъ, Павелъ, какая хорошенькая эта Марися. И ты смѣлъ это отрицать? Глупецъ! — Теперь я не отрицаю эгого, Мар го. Нѣтъ. Въ голосѣ Павла слышится что-то новое. Марго глядитъ на Павла, насто раживается и спрашиваетъ: — Что ты говоришь? — Она очаровательна, Марго! — Что, что? Повтори, Павелъ. — Она очаровательна, Маріо. Сказать по правдѣ, она очарова тельна и не можетъ не нравиться. И я не замѣтилъ ее раньше? Чу деса! Павелъ съ недоумѣніемъ пожи маетъ плечами, и глаза его безъ словъ говорятъ: „удивительныя вещи случаются на свѣтѣ”?! Марго дѣлаетъ большіе глаза • и говоритъ рѣзко: — Ты съ ума сошелъ, Павелъ! — Почему? — Она не дурна, но… что въ ней особеннаго? Что за стран ный, пожалуй, даже страстный тонъ? О, мужчины, мужчины! Они охотно готовы дѣлать изъ мухи слона и бѣжать за юбкой каж дой ничтожной дѣиченки! — Но, вѣдь, ты же сама говорила, Марго… — Что я говорила? Ничего я не го ворила. Пожалуйста, не выдумывай на меня. А теперь я скажу кое-что… те перь я не могу не сказать: ты гадокъ и подлъ, и… я тебя ненавижу! А. Грузинскій.. смъсь. „МЬдный городъ” въ Сахарѣ.’] Подъ руководствомъ извѣстнаго аме риканскаго египтолога, Доу Ковингто на, на-дняхъ отправилась экспедиція внутрь Сахары съ цѣлью отыскать „мѣдный городъ”. Извѣстіе объ этомъ таинственномъ городѣ пришло въ пер вый разъ прошлой зимой при посред- ■ствѣ арабовъ изъ Семусси. Арабы случайно попали въ эту страну, лежа щую очень далеко отъ обычныхъ ка раванныхъ дорогъ. Хотя ихъ повѣ ствованія походили на сказку изъ ты сячи и одной ночи, однако, Доу Ко вингтонъ послалъ въ то мѣсто нѣ сколько надежныхъ людей. Тѣ, вер нувшись послѣ долгой, исполненной трудовъ и опасностей поѣздки, извѣ стіе это подтвердили. Далеко въ глу бинѣ пустыни они внезапно увидѣли куполы и крыши какого-то города. Сначала они подумали, что ихъ обма нываетъ fata morgana; но, подойдя ближе, убѣдились, что дѣйствительно видятъ передъ собой городъ, давно покинутый жителями. Всѣ дома были построены изъ мѣди, которая пре красно сохранилась въ сухомъ пескѣ пустыни. Находящіеся внутри домовъ мѣдные предметы, нѣкоторые изъ ко торыхъ они привезли египтологу, опредѣленно египетскаго происхожде нія. Вблизи города они видѣли много также мѣдныхъ гробницъ съ бронзо выми дверями. Ученые въ Каирѣ ду маютъ, что извѣстіе это отчасти пре увеличено, но опирается на дѣйстви тельность. Къ тому-же въ старинныхъ рукописяхъ найдены указанія, кото рыя можно отнести къ „мѣдному го роду”. Согласно этимъ историческимъ источникамъ, городъ относится къ Птоломеевой эпохѣ. 8.000 труповъ на борту парохода. Американскія газеты сообщаютъ, что на-дняхъ изъ Нью-Іорка вышелъ въ Китай пароходъ „Шимоза” съ доволь но-таки страннымъ грузомъ. Пароходъ этотъ скромныхъ размѣровъ, но на борту его помѣстилось 8,000 труповъ. Извѣстно, что правовѣрные китайцы считаютъ, что они не вкусятъ вѣчна го блаженства, если ихъ тѣла не бу дутъ погребены въ родной странѣ. Поэтому каждый китаецъ, живущій заграницей, каждый годъ уплачиваетъ извѣстную сумму Обществу, которое берется перевезти трупъ его въ Ки тай, когда онъ умретъ не на родинѣ. Это Общество, имѣющее отдѣленія во многихъ странахъ міра и больше все го въ Соединенныхъ Штатахъ, гдѣ число китайцевъ очень значительно, періодически пересылаетъ прахъ умер шихъ на чужбинѣ китайцевъ въ Гон конгъ, гдѣ тѣла уже и хоронятся окон чательно. Общество обязуется въ каж дый гробъ класть по фунту жаренаго свиного мяса и полфунта риса. Останки Оскара Уайльда. На-дняхъ въ Парижѣ состоялось пе ренесеніе останковъ Оскара Уайльда съ кладбища въ одномъ изъ предмѣ стій, гдѣ они временно были погребе ны, на кладбище Пэръ Лашезъ. Пере несеніе состоялось въ присутствіи одно го изъ сыновей поэта и нѣсколькихъ лицъ изъ тѣснаго кружка умершаго. Надъ могилой въ скоромъ времени будетъ воздвигнутъ памятникъ. Типографія и фото-цинкографія „Южнаго Края,” Сумская уі., д. А. А. Іозефовича Гартингъ. Бинтъ (его помощникъ въ Парижѣ).