Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ю ж н ы й КРАЙ Воскресенье, 17-го Мая 1909 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 9688. ВЕСН О Ю – (Миніатюра). Жарко; еще далеко до лѣта, а солнце совсѣмъ по лѣтнему лышетъ зноемъ въ лицо. Лег кій тарантасикъ подкатываетъ къ крыльцу погорѣловской усадьбы. Изъ тарантасика мо- лодцовато, но уже безъ преж ней живости—года сказывают ся и берутъ свое—вылѣзаетъ старикъ Юреневъ и легко вы прыгиваетъ его сынъ Володя. „Когда-то и я такъ выпры гивалъ,— думаетъ Юреневъ, трогая длинные сѣдые усы.— Когда-то и я былъ гибокъ, какъ лоза. Теперь не выпрыгну: не тѣ времена. О, дѣтство, дале кое дѣтство! Въ дѣтствѣ ноги прыгаютъ сами собой, и кровь, какъ живчикъ, переливается въ жилахъ. Самое горькое нака заніе въ дѣтствѣ, это сидѣть на одномъ мѣстѣ. Помню, не мало слезъ я пролилъ, отбы вая такія наказанія”. Отецъ и сынъ отряхиваютъ пыль со шляпъ и входятъ на крыльцо. Ихъ встрѣчаетъ сама Погорѣлова, старушка, съ сѣ дыми букольками и еще не угасшими глазами. Все въ ней мило и миніатюрно, какъ будто бы она не просто старушка, а хорошенькая статуетка старуш ки, сдѣланная талантливымъ скульпторомъ въ счастливую минуту вдохновенья. — Вотъ отлично! Къ самому обѣду пріѣхали!—восклицаетъ она такимъ радостнымъ голосомъ, какимъ гово рятъ, встрѣтившись послѣ долгой раз луки съ милыми старыми друзьями, хотя, на самомъ дѣлѣ, она видѣла и отца и сына только третьяго дня.— Алексѣй Петровичъ, здравствуйте. Здравствуй, Володя. Старушка протягиваетъ руку Юре- неву, цѣлуетъ Володю въ лобъ, для чего онъ долженъ согнуться въ три погибели, и кричитъ: — Маня! Смотри, кто пріѣхалъ къ намъ, Маня! — Кто?—спрашиваетъ плѣнительный свѣжій голосокъ. — Иди и смотри, лѣнтяйка! Входитъ Маня, маленькая, бѣлоку- ренькая и, вѣроятно, легкая, какъ пу шинка, несмотря на свои шестнадцать лѣтъ; подобно матери, Маня похожа на миніатюрную статуетку, но ста- туетку, еще не обвѣянную дыханіемъ старости, статуетку, въ которой все воздушно и нѣжно, и на лицѣ которой не видно предательскихъ морщинъ. — Здравствуй, дѣтка! — отвѣчаетъ важно старикъ. Онъ такой высокій, высокій, а она такая маленькая, маленькая, и когда онъ говоритъ съ ней, ему приходится смотрѣть куда-то далеко внизъ. Быть можетъ, поэтому, онъ все считаетъ ее за дѣвочку и, обращаясь къ ней, по дыскиваетъ слова, какъ это дѣлаютъ въ разговорѣ съ дѣть ми, чтобы не сказать дѣтямъ какого-нибудь непонятнаго для нихъ слова. Потомъ Маня здоровается съ Володей, а потомъ всѣ идутъ въ столовую и садятся за столъ. Обѣдъ очень вкусный; спѣ шить некуда и съѣдаютъ его медленно, ст чувствомъ, съ толкомъ, съ разстановкой, о которыхъ не имѣютъ понятія вѣчно куда-то спѣшащіе, вѣчно свершающіе все торопливо жи тели городовъ. За обѣдомъ хозяйка не слѣ дитъ за тѣмъ, чтобы Маня и Володя не клали локтей на столъ и не залили своихъ ко стюмовъ супомъ. Какъ-ни-какъ, они уже давно вышли изъ этой опасной младенческой поры, когда катастрофы съ супомъ такъ плачевны и часты;но хо зяйка слѣдитъ за тѣмъ, чтобы всѣ кушали больше. — Кушайте, дѣти!—говоритъ она то и дѣло.—Кушайте, дѣ ти, иначе вы голодными вста нете изъ-за стола. Когда Володя упорствуетъ подъ тѣмъ предлогомъ, что онъ уже сытъ, она обращается къ его отцу: — Алексѣй Петровичъ, за ставьте Володю кушать. Вѣдь, это ужасно: онъ положительно ничего не ѣстъ. И затѣмъ говоритъ дочери: — Маня, ѣшь хоть ты; покажи при мѣръ этому лѣнтяю! Когда кончаютъ съ обѣдомъ, стари ки вылѣзаютъ изъ-за стола. — Ну, вы пойдите, пройдитесь по саду, дѣти, а мы сыграемъ въ пикетъ! —говорятъ они. — Мы въ поле пройдемъ, maman! —заявляетъ Маня. — Въ поле, такъ въ поле. Ступайте въ поле. Володя и Маня уходятъ въ поле, а старики перебираются на террасу и начинаютъ играть въ старинную игру, которая была въ модѣ лѣтъ тридцать —сорокъ назадъ. Играя, они мѣняют ся новостями. — Получилъ я вчера извѣстіе, Марья Потаповна,—говоритъ Юреневъ,—что Левандовскій померъ. — Илья Ильичъ? — Илья Ильичъ. — Скажите! А, вѣдь, совсѣмъ еще молодой человѣкъ былъ. Жить-бы да радоваться. Вѣдь, ему еще не было пятидесяти лѣтъ? — Двухъ лѣтъ не хватало. — Ну, вотъ видите! Какіе же это года. — Тихонъ Ивановичъ на дняхъ въ отставку вышелъ. — Что вы?! Неужели? Непріятности съ начальствомъ были? — Нѣтъ, никакихъ непріятностей; просто выслужилъ срокъ и вышелъ на пенсію. И. Д. Снарскій, начальникъ русскаго отряда въ Персіи. Махмудъ Шевкетъ-паша, генералиссимусъ конституціонной арміи въ Константинополѣ. ,ЮЖНЫЙ КРАЙ 11 Воскресенье, 17-го Мая 1909 года. 10 ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 17-го Мая 1909 года. ,12 ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 17-го Мая 1909 года. —- Послушайте, да неужели онъ выслужилъ срокъ!? — Еще пять лѣтъ прослужилъ свыше срока. — Какъ идетъ время. Скажи мнѣ другой кто нибудь, Алексѣй Петровичъ, я бы повѣрить не могла. — Да, время идетъ!—задумчиво говоритъ Юреневъ, сдавая карты. Часа черезъ полтора велятъ ставить самоваръ. — А дѣтей еще нѣтъ!—гово ритъ старушка. — Къ чаю придутъ. Дѣти зна ютъ свое время. Къ чаю, дѣйствительно, дѣти приходятъ; на головѣ Мани вѣ нокъ изъ ромашки, а въ рукахъ ихъ по большому букету цвѣтовъ и травы, зеленой, темнокрасной и желтой. Ихъ щеки розовы, ли ца смущены, а въ глазахъ видно что-то новое, чего раньше тамъ не было никогда. Они подталки ваютъ другъ друга, но Володя оказывается впереди. — Говори,—шепчетъ ему Маня. — Можетъ быть, ты скажешь? —тихо спрашиваетъ онъ. — Нѣтъ, говори ты; ты—муж чина. Володя откашливается и дѣ лаетъ шагъ впередъ. Онъ хочетъ сказать что-то, но слова прилипаютъ кт его языку, будто онъ смазанъ кле емъ, и поэтому онъ откашливается въ другой и третій разъ. — Боже, какой кашель!—ужасается хозяйка дома.—Не заварить ли тебѣ, Володя, малинки? Володя откашливается еще разъ. — Нѣтъ, я не хочу малинки!—съ энергіей произноситъ онъ и слышитъ за спиной шепотъ Мани: „наконецъ то, собрался съ духомъ, трусишка!”— Нѣтъ, я не имѣю желанія пить мали ну!—еще съ большей энергіей произ носитъ онъ.—Мнѣ совсѣмъ не нужно малинки. Старушка съ недоумѣніемъ подни маетъ на него глаза. — Какъ хочешь,—говоритъ она мяг кимъ, успокаивающимъ тономъ.—Что ты, голубчикъ? Что съ тобой? — Я не хочу малинки, Марья По- таповна, а… отдайте мнѣ Маню. — Что??!! — Отдайте мнѣ Маню. Прошу у васъ, Марья Потаповна, ея руки. Володя оборачивается къ отцу и говоритъ смущенно: — Надѣюсь, отецъ, ты не будешь имѣть ничего противъ? Юреневъ багровѣетъ: такой при падокъ смѣха начинаетъ его душить. — Слушайте, что говоритъ маль чикъ!—восклицаетъ онъ, чуть только хохотъ даетъ произнести ему слово.— Слушайте! Мальчикъ, я ничего смѣш нѣе не слышалъ во вѣкъ! Онъ откидывается на спинку кре сла и хохочетъ, хохочетъ. — Дѣти хотятъ жениться?!—бормо четъ онъ.—Мальчикъ собирается ве сти къ алтарю невѣсту. — Отецъ, я не—мальчикъ: мнѣ уже двадцать третій годъ. Коммиссія, присуждавшая награды на гимнасти- ческомъ празднествѣ. Лебединая пѣсня. (Эскизъ). Онъ нервно ходилъ по мягкому ков ру роскошнаго полутемнаго кабинета. Въ каминѣ трещалъ огонь и бросалъ неровныя полосы свѣта, а между ни ми пробѣгали пугливыя тѣни… Раздался звонокъ—это жена! Онъ бросился къ столу и сдѣлалъ видъ, что углубленъ въ газету. Вошла красивая женщина съ чер ными волосами. Онъ не поднялъ го ловы. Она усталымъ, равнодушнымъ движеніемъ опустилась въ кресло, и, играя пальцами по столу, раз сѣянно стала смотрѣть въ окно. Мужъ поднялъ на нее глаза и сдѣлалъ притворно – удивленное лицо… Ее освѣщалъ красноватый свѣтъ камина. Ея полузакрытые глаза вспыхивали въ полутьмѣ… а кра сивые блѣдные пальцы двигались и мучили, и дрожали блескомъ брилліантовъ… Прошло нѣсколько минутъ жут каго молчанія. Она встала и на правилась къ дверямъ. Мужъ поднялся. Лицо его было блѣдно. — Мнѣ нужно сказать вамъ два слова, проговорилъ онъ по давленнымъ голосомъ. Жена обернулась и съ презри тельнымъ недоумѣніемъ взгляну ла на него… Что вамъ надо? ‘ Вдругъ онъ бросился къ ней и схватилъ за горло… Безумные глаза съ дикой ра достью глядѣли на нее… — Я васъ ненавижу… прошепта ла она задыхаясь… Я уйду къ нему, вы знаете это… Пустите ме ня, пустите… Медленно опустилъ онъ похо лодѣвшія руки; низко, низко скло нилась его голова… А ее душили рыданія, ей хотѣлось цѣловать ему ноги, лежать передъ нимъ… — Вы должны понять, что я не могла васъ любить, у меня болѣе вы сокіе запросы… какъ змія, прошептала она и хотѣла рыдать… Ночь была морозная, ясная, звѣзд ная. Она вышла на улицу и сказала извозчику адресъ. Голова ея закружилась, и, шата ясь, она сѣла въ сани… Швейцаръ съ поклономъ встрѣтилъ ее. Она стояла передъ его дверью… Щелкнулъ замокъ, дверь распахну лась… Вотъ онъ, съ властнымъ красивымъ лицомъ, и смотритъ съ удивленіемъ. —Боже, какъ вы блѣдны,я едва узналъ васъ. Она бросилась къ нему на грудь. Раздались глухія, тяжелыя рыданія… — Какъ не стыдно,—это скучно, наконецъ, утѣшалъ онъ ее… вы, вѣдь, не дѣвочка… Она робко посмотрѣла на него, страдальчески улыбнулась и замол чала… Потомъ стала пить вино и пѣть цыганскій романсъ: „Или правду сказали, что будто моя Лебединая пѣсня пропѣта”… А когда замирала, губы ея вздраги вали, и глаза горѣли страннымъ бле скомъ. Ядзинская. Типографія и фото-цинкографія „Южнаго Края.” Сумская ул., д. А. А. Іозѳфовича. — Двадцать третій годъ? Мальчику двадцать третій годъ?! Старикъ быстро повертывается въ креслѣ. — А сколько же лѣтъ дѣвочкѣ? — Мнѣ шестнадцать!—выступаетъ впередъ Маня. — Боже, какъ идетъ время!—’во склицаютъ старики и спрашиваютъ другъ у друга: — Что же дѣлать? — Благословить… Дѣлать нечего; они пожимаютъ пле чами, машутъ руками и говорятъ: — Женитесь. Но что же это про исходитъ на бѣломъ свѣтѣ? Дѣти же нятся! Ничего смѣшнѣе этого они не слы шали никогда; имъ хочется подѣлить ся этой смѣшной вѣстью съ другими, и Марья Потаповна кричитъ старику- дворецкому: — Петръ Кузьмичъ: дѣти женятся! Есть у насъ шампанское? Неси сюда, если есть. Дѣти женятся. Ну, удивили же вы меня! А. Грузинскій.