Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье, 13 го Января 1908 года. ЙЗЪ СЩ ЕІШ и іш ііі Разсказъ В. Рабскаго. (Переводъ съ польскаго). Фамилія его была Вепрь. Когда онъ поступилъ въ берлинскій университетъ на медицинскій факуль тетъ,— вто былъ парень хоть куда. Женщины были отъ него безъ ума, а товарищи положительно разрывали на части. Коноводъ на выпивкахъ, вдумчи вый стилистъ на литературныхъ вече рахъ, Вепрь увлекалъ толпу на всякаго рода сборищахъ музыкой голоса и вих ремъ горячаго вдохновенія. Куда, бывало, ни глянешь: Вепрь, всюду Вепрь! Доброта его и удивительно теплое, ду шевное выраженіе глазъ сдѣлали то, че го еще никогда намъ не приходилось ви дѣть: въ нашей польской колоніи, гдѣ въ смертномъ бою непрерывно раздавались боевые кличи безконечныхъ идей, гдѣ нетерпимость доходила до геркулесовыхъ столбовъ и на каждаго еще у дверей набрасывались съ грознымъ допросомъ: .ты кто такой,— Иванъ или Сидоръ?“ — въ этомъ горнилѣ одинъ Вепрь счастли во избѣгалъ всѣхъ Сциллъ и Харибдъ; даже больше,— это былъ любимчикъ и цѣнная величина всѣхъ лагерей и ка тегорій. Правда, то здѣсь, то тамъ считали его за тупицу, даже кое-кто бурчалъ, что это .типъ, готовый ставить свѣчу и Богу и сатанѣ”, но Вепрь былъ вездѣ сущъ и быстро улаживалъ дѣло; онъ умѣлъ такъ дипломатично обезоруживать непріязненно настроенныхъ и при этомъ такъ великолѣпно драпировался въ тогу безкорыстнаго человѣколюбца, что укусы ироніи не замедляли превращаться въ поцѣлуи. Отецъ его былъ сельскимъ учителемъ въ Познани. Убогіе родители, кромѣ овощей со своего огорода, да украдкой убитой дичи, не могли ничего давать на его содержаніе. Помогалъ ему дядя-свя- іценникъ, сидѣвшій на жирномъ мѣстеч кѣ; съ его помощью Вепрь окончилъ гимназію, да и въ университетѣ чувство валъ себя недурно. У насъ даже счи тался капиталистомъ, потому что и жилъ удобно, и одѣвался элегантно, и деньжа тами ссудить при случаѣ но отказывался. Наступили, однако, и для Вепря тяже лыя времена. Помню, является, однажды, ко мнѣ скучный и вялый. Бросился на кровать, закурилъ и вы ругался: „Собачья жизнь!*. — Что съ тобой? — А! Все пошло къ черту. Умеръ дядя и монету на какія-то святыя дѣла завѣщалъ. — Ну-у!… Все-таки, вѣроятно… _______ — Какое тамъ „вѣроятно!” Говорю же тебѣ: сдохнуть придется. Ни старикамъ, ни мнѣ гроша не оставилъ; даже ско тину и обстановку экономкѣ подарилъ… Соскочилъ съ кровати и въ отчаяніи началъ бѣгать по комнатѣ, ругаясь и проклиная умершаго невпопадъ родствен ника, бѣдноту родительскую, себя самого, всѣхъ и вся; — Что дѣлать… что дѣлать?! Въ го ловѣ сумбуръ… Еще три года универси тета впереди… Чѣмъ жить… Чѣмъ пла тить за лекціи… Онъ былъ безсиленъ, какъ человѣкъ, которому впервые нужда въ глаза загля нула. Я старался его утѣшить, говорилъ о стипендіяхъ, но онъ только ломалъ руки и съ какимъ-то безнадежнымъ пес симизмомъ отгонялъ отъ себя всякое слово утѣшенія. Не слушалъ никакихъ доводовъ, ничему не вѣрилъ, ничего не ждалъ,— мрачное безволіе и недомысліе какъ-то рѣзало глаза въ этомъ недавно еще жизненно-могучемъ человѣкѣ; осо бенно непріятенъ былъ цинизмъ прежня го добряка и альтруиста. Однако, нѣсколько дней спустя, онъ началъ болѣе трезво обсуждать свое по ложеніе, разослалъ знакомымъ нѣсколько жалобныхъ писемъ, бѣгалъ туда-сюда по поводу стипендіи… Но счастіе положи тельно отвернулось отъ него. Одни по обѣщали, другіе делекатно увернулись подъ тѣмъ или инымъ предлогомъ, а иные— и даже большинство—совсѣмъ не отвѣтили. Стипендіатная же коммиссія отказалась удовлетворить ходатайство подъ предлогомъ отсутствія въ данное время соотвѣтствующаго капитала. А онъ съ горькой улыбкой иронизи ровалъ, читая намъ каждое „не могу*: — Finite Іа comedia! Что ни дѣлай— проиграешь. На ровной дорогѣ ногу сви хнешь, въ водосточной канавѣ утонешь, ложкой чистой воды отравишься… Уди вительно, какъ это до сихъ поръ какой- нибудь менингитъ не свалилъ меня съ ногъ… Ужъ коли пошло, такъ пошло!.. Превратился въ фаталиста; во всемъ видѣлъ одни несчастія и удары судьбы и утратилъ всякую энергію, необходимую для пріисканія платнаго труда… А можетъ быть и раньше неспособенъ былъ къ труду, но въ безпорядочной суматохѣ его жизни , это не бросалось въ глаза. Помогали ему, кто чѣмъ могъ, ходили съ листомъ, складывались между собою, находили ему всевозможныя кондиціи, на которыя приходилось чуть не силой опредѣлять его— но Вепрь уже не былъ прежнимъ Вепремъ. Тянулъ жизненную лямку безъ надеж ды, производилъ впечатлѣніе калѣки. Ку да дѣвались прежняя увѣренность, без шабашное веселье и фантазія? Отъ всякой ерунды сталъ впадать въ безсильную меланхолію. При томъ безконечный ци низмъ его такъ незаслуженно обливалъ насъ безъ устали потокомъ горчайшей желчи, что товарищи начали избѣгать его. Стало пустовать около Вепря. Прошло два года, пожалуй, даже нѣ сколько больше. Я встрѣчалъ его очень рѣдко, потому что на товарищескихъ со браніяхъ Вепрь отсутствовалъ; что же касается занятій, то онъ посѣщалъ кли ники, расположенныя отъ университета очень далеко. Однако, въ одинъ прелестный іюль скій вечеръ, усѣянный блѣдными, слов но усталыми звѣздами, встрѣтилъ я его въ совершенно пустой аллеѣ Тиргартена. Г. Ф, Шульцъ. Заслуженный ординарный профессоръ Харьковскаго университета. Скончался 8 января. И. А. Ефремовъ. Извѣстнѣйшій библіографъ и библіофилъ, редакторъ собраній сочиненій Пушкина, Лермонтова, Грибоѣдо ва, Жуковскаго, Фонвизина, Кантемира, Новикова. Полежаева и др. Скончался въ С.-Петербургѣ 26-го декабря 1907 г. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 9284. ,10 южный край Воскресенье, 1.1-го Января 1908 года. Онъ Езглянулъ на меня съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ испуга на лицѣ, затѣмъ несмѣло пожалъ мнѣ руку и не проронивъ ни слова, пошелъ рядомъ со мною между окутанными вечернимъ мра комъ столѣтними дубами, ведущими къ пруду. Отыскавши скамью надъ самымъ прудомъ, я сѣлъ, намѣреваясь разспро сить, что онъ подѣлываетъ, и какъ ему живется. Но разговоръ не клеился. Спрашивалъ я обо всемъ, что зналъ и о чемъ дога дывался, наводилъ бесѣду на воспомина нія о старыхъ знакомыхъ,— но отвѣты его были полу-безсознательны, словно бы онъ отгонялъ надоѣдливыя мысли, тучей ложившіяся на его усталый мозгъ. Вскорѣ оба мы замолчали, и только рыба, выскочившая невзначай на поверх ность воды, или сухая вѣтка, столкнутая сильнымъ движеніемъ птицы, нарушали тишину парка. Вдругъ Вепрь, устремивъ глаза на во ду, псзолоченую холоднымъ отсвѣтомъ луны, спросилъ меня тихимъ голосомъ. — Любишь ты „Нору” Ибсена? Застигнутый врасплохъ столь неожи даннымъ вопросомъ, я пробормоталъ ка кое то общее мѣсто, а онъ погодя про должалъ. — Не правда-ли, оригинальный типъ этотъ докторъ, наканунѣ смерти посы пающій своимъ пріятелямъ визитныя карточки, помѣченныя крестомъ. Знаешь, если бы мнѣ пришлось умирать— обяза тельно такимъ же способомъ извѣстилъ бы всѣхъ о своей смерти, — Я расхохотался. — Здорово живешь!.. Голова твоя по ложительно неисправима. Видно, тебя доселѣ еше преслѣдуютъ трупы и ске Адмиралъ Эвансъ. Командующій флотомъ Соединенныхъ Штатовъ, переводимымъ изъ Атлантическаго океана въ Тихій. леты!.. Онъ медленно перевелъ взглядъ на меня и, глядя въ упоръ, проговорилъ со страннымъ выраженіемъ: — Бываютъ разные виды смерти. Можно жить и въ то же время умереть, какь собака. Меня передернуло: что то неладно, ду” маю, надо насторожиться. Однако, Вепрь какъ бы поразился собственными слова ми, быстро поднялся и ударилъ тростью по кустамъ: — Недурно? Красивый парадоксъ?— голосъ его зазвучалъ насильственной не принужденностью. — Вотъ бы записать его какой-нибудь литераторской бабѣ:.. И опять наступила тишина, еще болѣе непріятная, чѣнъ раньше. У меня было ощущеніе, какъ будто этому человѣку жжетъ губы какая-то тайна, которую со знаніе удерживаетъ за сжатыми зубами: возникала увѣренность, что есть въ немъ что то разрывающее душу, отчего и, ры дать и кричать хочется, а въ то же вре мя стыдно тѣмъ стыдомъ, который люд ского плевка боится. Жалко мнѣ стало его. Подумавъ не много, я перемѣнилъ тактику и взявъ его подъ руку, спросилъ съ грубоватой откровенностью: — А ну, раскажи-ка по старой памя ти, что тамъ еше засѣло въ этой беза лаберной головѣ? Наплелъ нивѣсть чего; кой чертъ сгибаетъ твою шею? Задаешь мнѣ какіе-то ребусы ., я. братъ, не охочъ до нихъ: либо разгадывай ихъ самъ, либо убирайся и не тревожь попусту! Вепрь помолчалъ, потомъ, очевидно, рѣшился, придвинулся ко мнѣ и глухимъ голосомъ заговорилъ: — Видишь-ли. иногда безобразно гпу пыя мысли приходятъ въ голову; но что съ ними подѣлаешь— лѣзутъ и лѣзутъ, непрошенныя. Когда жизнь помнетъ че ловѣка, какъ тряпку— самыя элементар ная понятія мутнѣютъ и искривляются незамѣтнѣйшимъ образомъ. Еще, правда, различаешь какъ будто и добро и зло, но краски сливаются, таятъ контуры, а про оттѣнки и говорить не Флотъ Соединенныхъ Штатовъ на переходѣ изъ Атлантическаго океана въ Тихій. Воскресенье, 1:4-го Лнварл 1908 года. 11 ЮЖНЫЙ КРАЙ чего; и хотя инстинктъ иной разъ крик нетъ тебѣ на ухо: „берегись”,— такъ подлый разсудокъ немедленно заглушитъ его цѣлой кучей софизмовъ и— баста… О, разсудокъ, это ужасный діалектикъ… Знаешь, иногда мнѣ кажется, что я въ состояніи продѣлать какое-нибудь огромное свинство, такъ меня эта бѣд ность и попрошайничество измучили. Я не созданъ героемъ.., самое боль шее, на что смогъ бы рѣшиться, такъ это— пустить себѣ пулю въ лобъ; да и то боюсь, что не хватитъ рѣшимости!.. Замолчалъ. Предчувствіе чего то дур ного мучило меня все настойчивѣе. Мнѣ казалось, что изъ-за этого стона обоб шеній выглядываетъ какой-то преслѣдую щій его соблазнъ, какое то строго опре дѣленное сочетаніе условій и соотноше ній съ чуждой средой, которое въ об щемъ дневного свѣта боится. Поэтому я отвѣтилъ болѣе или менѣе въ такомъ родѣ: — Ну,— теперь то ужъ совсѣмъ ниче го не понимаю. Все-таки ты уже прота щился почти черезъ весь университетъ, приступаешь къ выпускнымъ экзаменамъ… Поглядишь-— черезъ какихъ-нибудь пол года, годъ, ты начнешь профессіонально травить людей; откуда же, къ черту, бе рутся у тебя эти грустныя рефлексіи въ самомъ концѣ всѣхъ передрягъ? Вепрь желчно улыбнулся. — Въ самомъ концѣ передрягъ?! Вотъ то то и бѣда, что онѣ только теперь во всю разворачиваются! Откуда взять уйму денегъ для уплаты за экзамены, за док торатъ? А хоть бы даже и цѣли достигъ, что же послѣ? Съ какими средствами устроись? а казеннаго мѣста поляку не достать. — Между тѣмъ никого у меня нѣтъ. Въ прошломъ мѣсяцѣ умеръ старикъ, а если бы и не умеръ,— ничего у него не было. Теперь больная мать камнемъ ви ситъ на шеѣ и тянетъ въ трясину… Много ты знаешь!.. Э, больше уже не подъ силу тащиться съ сумой. Не одна смерть, такъ другая— просите толь ко Бога, чтобы почестнѣе была… А влѣзу въ болото— плюньте и дѣлу конецъ!.. Вскочилъ, посмотрѣлъ на воду п рѣ шительно махнулъ рукой. — Ну, пойдемъ!.. Все —ерунда!.. Идемъ!.. Съ того времени опять прошло нѣ сколько мѣсяцевъ. Вепрь совершенно ис чезъ съ горизонта. По крайней мѣрѣ я только однажды встрѣтилъ его въ ве стибюлѣ театра и онѣмѣлъ отъ удивле нія. Черный смокингъ, блестящій ци линдръ, лорнетъ на золотомъ шнуркѣ!.. Злегантно подавалъ какой то молодой блондинкѣ верхнее платье, весело болтая съ оплывшимъ господиномъ въ помятомъ дорожномъ плащѣ песочнаго цвѣта. Труд но было узнать Вепря,— выглядѣлъ, какъ бульварный дэнди. Я кивнулъ ему головой и опять замѣ тилъ то самое выраженіе перепуга, какъ и тогда—при встрѣчѣ въ паркѣ. Однако, подошелъ и поздоровался. — Можетъ быть зайдешь ко мнѣ на чай? —спрашиваю. — Не могу. Со мной знакомые изъ провинціи. — Изъ Познани? Немного замялся. — Нѣтъ… Изь Германіи… Дочь учит ся здѣсь въ консерваторіи, а отецъ сего дня пріѣхалъ, гоститъ… Церемонно пожалъ мнѣ руку и поспѣ шилъ къ нѣмцамъ. Неужели брачные раз- счеты?.. Не онъ ли самъ былъ такимъ ярымъ врагомъ нѣмцевъ, разсыпаясь въ огненномъ краснорѣчіи пылкимъ мщеніемъ за несправедливое угнетеніе.. Ну, что жъ!.. Видимо.чѣмъ большее ничтожество,— тѣмъ большій панъ!.. Долго не могъ я уснуть этой ночью Прошло мѣсяцевъ десять. Я уже уѣ халъ изъ Берлина, впрягся въ соху про свѣщенія присяжнымъ журналистомъ и въ маленькомъ пеклѣ своей новой жизни только изрѣдка вспоминалъ о Вепрѣ. Какъ-то утромъ приносятъ мнѣ въ ре дакцію заказное письмо. Вскрываю… Что такое? Визитная карточка, помѣченная крестомъ; подъ нимъ одно слово: Вепрь. Вечеромъ того же дня я поѣхалъ въ Берлинъ. Отыскалъ двухъ старыхъ зна комыхъ, вѣчныхъ студентовъ; нѣкогда они были закадычными пріятелями Веп ря. Оказалось, что и они получили такія же карточки съ крестомъ, но о самомъ Вепрѣ ровно ничего не могли сказать. Получивши загадочныя письма, они не медленно отыскали его квартиру, но ис пуганная хозяйка знала только одно. — что онъ вышелъ пня три тому назадъ поздно вечеромъ и больше съ тѣхъ поръ не воз вращался. Вещи и книги оставались не тронутыми, въ незапертомъ ящикѣ пись меннаго стола нашли немного мелочи. Я сообшилъ объ этомъ въ полицію, искалъ въ больницѣ, въ Моргѣ— все на прасно. Трупа не отыскали, слѣдовъ ни малѣйшихъ не открыли. Вернувшись въ Познань, я отыскалъ мать Вепря, догорающую въ больницѣ но и тутъ потерпѣлъ фіаско. Она до то го уже впала въ дѣтство и такъ замуче на была болѣзнью, что на вопросы мои одно отвѣчала:— Хорошій сынъ… хорошій сынъ… Послѣ говорили мнѣ сестры милосер дія, что Вепрь недѣли три тому назадъ пробылъ у матери нѣсколько часовъ и оставилъ нѣсколько сотъ марокъ на со держаніе старушки. Такъ я другихъ слѣ довъ и не отыскалъ. Въ альбомѣ съ карточками товарищей по университету надъ фотографіей Вепря тоже крестъ поставилъ. * * Солнце весны моей начало уже кло ниться къ западу. Волны трудовыхъ за ботъ достаточно уже бросали мною; ты сячи новыхъ впечатлѣній затьрли воспо минанія о студенческихъ годахъ, о Вепрѣ почти совсѣмъ забылъ. И, однако, судьба устроила такъ, что еще разъ пришлось мнѣ заглянуть въ глаза той загадкѣ съ крестомъ. Вытѣсненіе поляковъ нѣмцами изъ Познанской провинціи приняло характеръ крайней нетерпимости. Угнетеніе дошло до абсурдовъ, а параллельно этому воз растало озлобленіе и пробужденіе націо нальной солидарности у поляковъ. Увле ченный борьбой за самобытное существо ваніе своего народа, его языка и обыча евъ, я задумалъ соотвѣтствующій ро манъ, воспользовавшись для этого сред ними вѣками съ ихъ религіозной не терпимостью. Чтобы ознакомиться съ мѣстомъ дѣй ствія романа, я путешествовалъ по Рей ну. Здѣсь я собиралъ кое-какія свѣдѣнія о старинныхъ поселкахъ и укрѣпленныхъ городахъ. К : \ М. И. Большаковъ. Членъ Г. Д. отъ Тверской гу берніи. Э. А. Исѣевъ. Членъ Г. Д. отъ Саратовской губерніи. ,и ЮЖНЫЙ КРАЙ воскресенье, 13-го Января 1908 гола. М О Л О Д Ы Е П И С А Т Е Л И. А. Амфитеатровъ. Въ жаркій августовскій день, я за ѣхалъ въ порядочный городокъ. Объ его прелестномъ мѣстоположеніи и старин ныхъ развалинахъ, связанныхъ съ прош лымъ таинственными легендами, мнѣ лично говорили случайные спутники. Оставивъ вещи въ гостинницѣ и со бравъ отъ швейцара коа-какія болѣе до стовѣрныя свѣдѣнія, я отправился розыс- кивать славные виноградники, развалины и вообще все, имѣющее связь съ отда ленными временами, а вечеромъ, уставъ отъ хожденія и жары, присѣлъ отдохнуть въ одномъ изъ пригороднихъ садиковъ, расположенномъ въ концѣ главной улицы. Погода стояла великолѣпная, и потому толпы бюргеровъ съ женами и дѣтьми гурьбою направлялись за городъ въ сады и рестораны, далекіе отъ шума и пыли. Сидя за бокаломъ рейнскаго вина, я наблюдалъ, стараясь уловить типъ насе ленія. Не было у меня здѣсь ни одной знакомой души, и скука была адская. Вдругъ со стороны города показался открытый экипажъ, запряженный парой превосходныхъ коней, съ кучеромъ въ богатой ливреѣ, О, думаю себѣ — какой- нибудь здѣшній сановникъ; посмотримъ! Вскорѣ экипажъ поравнялся со мною и тутъ-то… неужели я ошибся?.,, тамъ, раскинувшись небрежно на сидѣніи, съ сигарой въ зубахъ… сидѣлъ… Вепрь?… Вепрь!… Рядомъ съ нимъ молодая жен щина съ копной золотистыхъ волосъ. Хотѣлось крикнуть. Но лошади вих ремъ промчались. Нѣтъ, нѣтъ! повторялъ я про себя,— это игра воображенія, ка кое-нибудь случайное сходство… Но странное явленіе снова и снова приходило въ голову съ новыми подроб ностями. Тотъ же самый высокій воротничекъ… Такъ же точно завязанный бантъ съ раз вивающимися концами… Тѣ же кверху закрученные усы и ма ленькая мущка на бритомъ подбородкѣ, все точь въ точь, какъ нѣкогда въ Бер- Ал. Блокъ. пинѣ. Немного только, насколько я ус пѣлъ замѣтить, — пополнѣлъ и посмуглѣлъ еще больше. И однако… нѣтъ, невозможно! Это мнѣ показалось, обыкновеннѣйшая ошибка! Я позвалъ кельнера, разглядывавшаго проходящую публику. — Видѣлъ ты только что промчавшій ся экипажъ? — А какъ же? Это докторъ Вильде съ женой. Вильде!..— „Вепрь* по-нѣмецки!.. Словно кто-то длиннѣйшей иглой прон зилъ мнѣ мозгъ. — Онъ нѣмецъ? — О, да. Еще какой патріотъ!.. — Гм… а давно гоститъ здѣсь докторъ Вильде? — Да онъ вовсе не гоститъ. Вотъ уже три года, какъ онъ здѣсь поселился. О, этотъ хорошо устроился. Женился на до чери ландрата, а этотъ, какъ Вамъ из вѣстно, что захочетъ, то и сдѣлаетъ. Приданое, конечно, небольшое, но про текція… не шутите!.. Немедленно назна чили ординаторомъ больницы, а затѣмъ прибралъ къ рукамъ всѣ платныя мѣста при здѣшнихъ учрежденіяхъ и всѣхъ больныхъ держитъ у себя въ карманѣ. — Куда же онъ ѣхалъ? — На прогулку, какъ всегда. Не прав да ли, здорово ѣздитъ! Уже даже не разъ штрафъ платилъ… Но они далеко не ѣздятъ. Вотъ увидите, черезъ полчаса уже будутъ возвращаться. — По этой самой дорогѣ? — Конечно,— вѣдь, это главная улица, теперь весь городъ, можно сказать, фла нируетъ по ней. Я твердо рѣшилъ воспользоваться этимъ случаемъ и положить конецъ всему недоразумѣнію. Поэтому я прошелъ впередъ съ пол версты и, натолкнувшись на скамеечку, усѣлся поудобнѣе, закурилъ сигару и, въ ожиданіи экипажа съ двойникомъ Вепря, сталъ заносить въ книжечку замѣтки объ осмотрѣнномъ. С, Сергѣевъ Ценскій. Вечерній мракъ уже началъ покрывать посѣвы и поля сѣрой мглою;становилось прохладно. Не прошло и полу-часа, какъ за поворо томъ послышался шумъ приближающаго- съ экипажа. Halt! (стой). Удивленно посмотрѣлъ на меня, но лошадей задержалъ. Я подошелъ къ эки пажу, остановился у ступеньки и, глядя прямо въ глаза господину „Вильде1*, ко ротко и громко произнесъ по польски; — Вепрь! Какъ поживаешь? Краска сбѣжала съ его лица. Сдѣлалъ движеніе, какъ бы желая подняться съ сидѣнія, но сдержался, усмѣшка искри вила губы и глухо сказалъ по-нѣмецки: — Я не понимаю вашего нарѣчія. Кровь закипѣла во мнѣ. Теперь-то ужъ во всякомъ случаѣ, услышавъ этотъ го лосъ, я быль увѣренъ, что это онъ,— Вепрь. — Что?! Самого себя не узнаешь?., го лосъ мой перешелъ въ шипѣніе,— такъ вотъ ты каковъ?! Глаза его сузились, губы дрожали. Очевидно, буря была въ душѣ его. Одна ко, немного спустя, овладѣлъ собою и искусственно спокойнымъ тономъ сказалъ; — Очевидно, здѣсь какая-то ошибка; повторяю, что я васъ не могу понять и, вдобавокъ, впервые вижу… Францъ, пошелъ! Лошади тронулись. Роль была имъ выдержана до конца. Само собой понятно, что у этого Виль де ничего не уцѣлѣло отъ прежняго Вепря. Въ самомъ ужасномъ настроеніи вер нулся я въ гостинницу и при первой возможности уѣхалъ изъ этого города. …И до сихъ поръ въ моемъ альбомѣ грустнымъ пятномъ бросается въ глаза карточка Вепря, жутко выдѣляющаяся крестомъ своимъ. Этотъ человѣкъ умеръ. Харьковъ. Типографія „Южнаго Kfaa*, Сумская /л., >6 13.