Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ ШАХТЕРЪ (Очеркъ) Я торопился на станцію къ поѣзду. Подводчикъ усердно подгонялъ пару сѣ рыхъ доморощенныхъ лошадокъ, лелѣя въ душѣ надежду на крупный бакшишъ. Но, увы! Двойной свистокъ локомотива доложилъ намъ издали, что поѣздъ дви нулся. Мы, какъ всегда въ такихъ слу чаяхъ, опоздали. Русскіе, не знаю, право, почему, всегда и вездѣ опаздываютъ. Та ково велѣніе судебъ. Это не игра слу чая, а фактъ, удостовѣренный исторіей. Я давно постигнулъ это и примирился съ тѣмъ, съ чѣмъ бороться не подъ си лу, и хотя выругался вслѣдъ уходящему поѣзду, но сдѣлалъ это совсѣмъ безъ злобы, а такъ,по традиціи. Подводчикъ, застѣнчиво улыбаясь, напомнилъ о бак шишѣ и былъ удовлетворенъ полностью. Онъ не выполнилъ договора и опоздалъ, но развѣ можетъ простой хохолъ бо роться съ историческимъ закономъ? Онъ получилъ желаемое и отъѣхалъ, доволь ный мною и собою, не углубляясь въ суть историческихъ фактовъ. Я вошелъ въ вокзалъ, если не вполнѣ довольный, то и не возмущенный, без ропотно покорившись велѣнію судебъ. — Скоро отходитъ новый поѣздъ? спросилъ я у артельщика. Генералъ-адъютантъ М. И. Драгомировъ, бь:вшій кіевскій генералъ-губернаторъ и командующій войсками кіевскаго военнаго округа. « По случаю назначенія членомъ Государственнаго Совѣта). — Часовъ черезъ шесть. А буфетъ открытъ, добавилъ услужливый артель щикъ. Я крякнулъ и сдѣлалъ кислую мину, но опять таки не изъ злобы, а по тра диціи. Я прекрасно зналъ, что поѣздъ отходитъ черезъ шесть часовъ и раньше отойти не можетъ, но безъ протеста нельзя. Это тоже историческое явленіе, съ которымъ приходится считаться. Открытый буфетъ на промежуточной станціи—вещь весьма утѣшительная, при помощи которой время ожиданія можно сократить, по крайней мѣрѣ, на полови ну. Я направился къ утѣшительному пріюту, но артельщикъ удержалъ меня. — Позвольте, господинъ! Сейчасъ по даютъ четвертый классъ. Не совсѣмъ опрятно, но ходъ обыкновенный, бы стрый, и если особенная необходимость, то проѣхать можно. На поѣздѣ везутъ арестанта, убійцу, изъ шахть, закованъ, такой свирѣпый. Но вы не тревожьтесь, съ нимъ конвойные,—успокоительно до бавилъ онъ. О Артельщикъ былъ ходячая реклама и, несомнѣнно, добрая душа, сочувственно относящаяся къ ближнимъ. Раздался сви стокъ паровоза и гулъ колесъ: — Пожалуйте, подаютъ, засуетился ар тельщикъ. Прикажете билетикъ? Съ пол нымъ удовольствіемъ. Побезпокойтесь выйти на платформу. Чернаго народа цѣ- С. Н. Курчениновъ, бывшій харьковскій губернскій предводитель дворянства. Г. А. Фирсовъ, новый харьковскій губернскій предводитель дворянства. Вторникъ, 18-го Ноября 1903 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 7914. ,Вторникъ. 18-го Ноября 1003 го та 8 ЮЖНЫЙ КРАЙ лая уйма, такъ вы скорѣй въ ва гонъ, а я ужъ гутъ съ багажемъ живо управлюсь и билетъ спроворю. Я послѣдовалъ его совѣту и по спѣшилъ на мѣсто. Первые два вагона были заняты чуть ли не на ходу. Въ третьемъ, повидимому, было пусто, и я вошелъ. — Стой! Куда? загудѣлъ хриплый басъ.—Широкоплечая фигура за слонила мнѣ дорогу, сверкающіе глаза словно впились въ меня:— Уходи, баринъ! Это мой вагонъ, мои палаты. Я ихъ кровью купилъ. Конвоиръ, выгони барина, а то я и самъ,—развѣ мнѣ долго? Шахтеръ все равно, что чертъ; шахтеръ хуже черта, потому что ни черта, ни дьявола не боится!—Онъ звякнулъ цѣпями и хотѣлъ ударить меня, но конвоиры остановили его во время и заставили сѣсть. Онъ повиновался, ворча и упираясь неуклюже, по мед вѣжьему. Я воспользовался это й минутой, на меня никто не обращалъ внима нія, и незамѣтно проскользнулъ въ другой уголъ вагона. Нѣсколько се кундъ царила глубокая тишина. Ка залось, всѣ задремали, но вдругъ цѣпи снова звякнули: — Не могу, здѣсь душно! Углемъ пахнетъ. Въ поле хочу. Я шахтеръ, не спорь со мною! Будетъ по мое му,—озолочу, пойдешь супротивъ,— смерть, раздавлю, какъ муху. Дай те воздуха шахтеру! Воздуха мнѣ, полевого воздуха!—Онъ вскочилъ съ мѣста, взмахнулъ руками и хотѣлъ разбить оконное стекло, но его снова удержали. Завязалась борьба. Протоіерей о. Т. И. Буткевичъ, докторъ богословія, профессоръ харьковскаго университета. (25-лѣгіе служенія въ священномъ санѣ исполнилось 6 ноября. Одинъ изъ конвойныхъ озлился и схватился за шашку. Шахтеръ въ свою очередь удержалъ его: — Не дурачься, солдатъ! Самъ умирать не хочу и тебя убивать не охота. Развѣ у меня не хватитъ жилъ, чтобы свернуть вамъ головы какъ тѣмъ цыплятамъ, что бѣгаютъ безъ квочки по двору? Оставьте! Оі кройте окно, газомъ пахнетъ. Онъ тяжело опустился на скамью и угрюмо уставился въ одну точку. Конвойные исполнили его просьбу; они порядкомъ запыхались и сами были рады освѣжиться. ;—- j Ишь, дьяволъ,—замѣтилъ одинъ изъ нихъ.—Словно изъ же лѣза выкованъ, не придавишь. —- Придавлю, коль захочу, ото звался другой.—За поясомъ шесть давилокъ въ седьмую упрятаны. Пальцемъ придавлю, и изъ твоего желѣзнаго молодца тряпка выйдетъ. Слушай, шахтеръ, пристрѣлю, какъ червивую собаку, если вздумаешь еще буянить. Надоѣло мнѣ няньчить- ся съ тобою. Шахтеръ разсѣянно скользнулъ по немъ глазами и снова уставился въ уголъ. Онъ, повидимому, забылъ все окружающее подъ наплывомъ тяжелыхъ воспоминаній и совсѣм затихъ. Но это продолжалось не долго. Онъ заговорилъ тихо, почт шепотомъ, не глядя ни на кого ни къ кому не обращаясь: — Не люблю я, когда газомъ пахнетъ или ночною сыростью; то гда предо мной проклятая шахта, чзрная и смрадная; тогда предо whom глухой пустырь и мрачное М. Е. Гордѣенко, бывшій предсѣдатель харьковской губернской земской управы, (f 6-го ноября 1903 года). В. Г. Колокольцовъ, избранный въ предсѣдатели харьковской губернской земской управы. южный край 9 В торникъ , 18- го Ноября 1903 года. зполе, сырое, черное небо, темная ночь ■такая же ужасная, какъ шахта… Нѣтъ, хуже, ужаснѣе! Шахтеръ все равно, что чертъ; шахтеръ хуже черта. Вижу я шах ту и голый пустырь;чувствую, что сердце >е и вся внутренность холодѣютъ, оге- ютъ, мертвѣютъ, словно ноги въ кан- лахъ, и мнѣ душно, душно… И только ігда огонь, большой огонь вспыхнетъ ■или заря на небѣ яркая. Она, вѣдь, то же, что огонь; тогда мнѣ весело по ста рому; кандалы разлетаются, и сердцу воль но. Хорошо также, если молніи на небѣ пляшутъ то тамъ, то здѣсь, прорывают ся, словно въ прятки играютъ: мелькнутъ и нѣтъ. А громъ за ними трахъ, трахъ, ■будто и впрямь гонится. Лица у людей тогда блѣдныя, тревожныя, точно не свои. Какъ разъ такія .‘были у тѣхъ прокля тыхъ, когда я… И мнѣ любо, легко и пѣть хочется. Шахтеръ все равно, что чертъ! Шахтеръ хуже черта! Онъ умолкъ, глубоко перевелъ духъ и усмѣхнулся. Страшная эта была усмѣш ка, словно хищный звѣрь оскалилъ зубы особеннымъ, свойственнымъ только пло тояднымъ животнымъ, движеніемъ губъ. — Поди! куда расхорохорился, зѣв нулъ конвойный. И ночь, и молнію вспомнилъ. Ну, ладно, размазывай даль- іе, занятно. — Размазывай… передразнилъ шах- ;ръ.—Глаза его вспыхнули ненавистью, голосъ зазвучалъ напряженно. Разма- івай! Это вы размазываете всю жизнь кашу по тарелкѣ. Жрать хочется и жрать то жалко, кабы на завтра оставить, и выходитъ, что вы весь вѣкъ голодаете и дохнете голодными. Шахтеръ не такъ,— хватитъ сразу до дна и посуду объ полъ. Что, не такъ, не по твоему?—усмѣхнул ся онъ снова и тяжело опустилъ руку на плечо солдата:—-Нѣтъ, это не по тво ему; по твоему, какъ-нибудь, да гдѣ-нибудь и слава Богу. Мѣшокъ ты мучной, вотъ что!—Онъ засмѣялся громко и отрывисто. —Шахтеръ со смертью подъ ручку гуля етъ. Смерть передъ нимъ и надъ нимъ. Онъ со смертью покумился. Страшное это кумовство! Оно въ человѣкѣ всякую боязнь убиваетъ, и остается одна отчаянность. Бывало лежишь на землѣ лицомъ квер ху и куришь. Надъ тобою земли сто саженей и туча газа. Вотъ онъ на двѣ четверти отъ головы разгуливаетъ. Са мая малая искра подымись къ нему, и квитъ—взрывъ. Лежишь, покуриваешь, а по груди холодокъ пробѣгаетъ. Хорошо, легко… Мнѣ одинъ рабочій сказывалъ, •сакъ жилъ за Сибирью и подъ тигромъ лежалъ. Навалился звѣрь на него, зубы зскалилъ, кровавымъ языкомъ по губамъ ерзаетъ и глядитъ, не трогаетъ, а толь ко глядитъ. Сперва страшно; душа зами раетъ, ужасъ волосомъ шевелитъ, въ груди точно ледъ; а потомъ другое на ступаетъ: становится досадно,злость под ступаетъ къ горлу и никакой боязни, такъ и хочется подразнить языкомъ звѣ ря, послать ему подлеца прямо въ мор ду, чтобы почувствовалъ онъ еще пущую досаду, и въ это время человѣку легко. Онъ крѣпче звѣря. Вотъ такъ же и тьма шахтейная: лежитъ на тебѢ и глядитъ съ высоты; но ее не отгонишь, не убьешь, какъ тигра. Она сторожитъ тебя, крадется сзади, забѣгаетъ спереди, дышитъ на те бя смраднымъ газомъ и ждетъ минуты, чтобы вспыхнуть и сжечь тебя. Я знаю Д. ст. сов. П. И. Кулжинсній, , членъ харьковской судебной палаты. (35-лѣтіе служебной дѣятельности испол нилось 9-го сентября 1903 года). Адмиралъ П. С. Нахимовъ, герой Синопа (18 ноября 1853 г.). то что наши я на нее и изъ деревни, и П. А. Стрепетова, извѣстная драматическая артистка. (1* 5-го октября 1903 года). это и пуще раскуриваю, и мнѣ любо. Вырвешься на свѣтъ; какъ дьяволъ изъ пекла, какъ дикій волкъ изъ капкана; тогда удержа не знаешь. Денегъ доволь но, аккордныхъ работа давала въ недѣ лю рублей тридцать, и на одинъ день хватало. Безпутство, разгулъ, карты,дра ка… Всего перепробуешь, нажрешься до сыта. Если бы ты, солдатъ, прожилъ одну недѣлю по моему, по шахтерски, такъ на другую изъ тебя только бы вы- шкварки остались, и жить тебѣ нечѣмъ. Но шахтеръ не робѣетъ, тянетъ. Шах теръ хуже черта. Ты не вѣришь, ухмы ляешься: шахтеръ вретъ, ломается. Слу шай меня! Я все разскажу. Душно мнѣ сегодня. Слушай! Задавило одного изъ нашихъ, обвалъ случился. Пріѣхала же на его за наслѣдствомъ и пенсіей. Мар футкой звали. Деревенская женщина, тихая, робкая, словно испуганная, не шахтейныя. Взглянулъ вспомнилъ, что самъ голова моя пошла кру гомъ. Кирка изъ рукъ валится, въ празд никъ разгулъ не манитъ; передъ гла зами лугъ зеленый, берегъ пологій, лѣсъ шумитъ, птица щебечетъ… Полѣзъ я было къ Марфуткѣ съ шахтейными ла сками, да ничего не вышло. Стыдно ста ло, шахтеру то стыдно, понимаешь? И вдругъ порѣшилъ я покинуть шахту. Шахтеръ вздумалъ стать лучше черта. Да развѣ это возможно? Этого земля не вынесетъ. Шахтеръ хуже черта!.. Празд никъ былъ. Вышелъ я отъ Марфуши и пошелъ пустыремъ. Въ груди точно.что- то могучее росло, сила прибавлялась. Злился я на себя и смѣялся надъ собою. Но отъ этого смѣха и злости мнѣ легко становилось. И все-таки шахтеръ хуже черта. Думалъ я пойти въ казарму и наткнулся на товарищей. Буйная ватага человѣкъ въ десять окружила меня, за ставила пить, и я напился. Мнѣ вдругъ захотѣлось дебоширить, по старому: осушить посудину до дна и объ полъ. Шахтенный угаръ ударилъ въ лицо, и все пошло вверхъ дномъ. Шахтеръ хуже, черта! Мы пошли въ трактиръ. Пили, бушевали, и опять пошли къ поселку. Хотѣлось изломать что-нибудь, исколотить всѣхъ, кто попадется на до рогѣ; но никого не было, и мы досадова ли. Товарищи стали переругиваться, я затянулъ пѣсню. Было темно и тихо, пахло росой… Вдругъ что-то зашелестѣ ло и промелькнуло въ темнотѣ; женщи на въ свѣтломъ платьѣ. Кто-то изъ насъ заулюлюкалъ, какъ на зайца, другіе под хватили, и всѣ кинулись впередъ, какъ звѣри за добычей. Шахтенный угаръ кру жилъ головы, духъ занимался. Мы при бавляли шагу. Въ сердцѣ у всѣхъ заки пало одно. Женщина бѣжала, пугливо озираясь. Но гдѣ было ей? Одинъ изъ нашихъ нагналъ ее и схватилъ за плечо. Она упала на колѣни, хотѣла крикнуть, но ей зажали ротъ, и она обезпамятѣла. Мы тоже обезпамятѣли и издѣвались надъ безчувственнымъ тѣломъ съ хохотомъ и прибаутками; издѣвался и я… Шахтеръ хуже черта… Надоѣла намъ потѣха, и мы отошли. Небо было такъ же черно и такъ же тянуло холодкомъ. Я покачнулся и упалъ, дремота одолѣла. Завтра разсчетъ— и въ деревню… По привычкѣ, я проснул ся рано. Прошелъ шаговъ двадцать и наткнулся на женщину. Вѣрно, вчераш- ,10 ЮЖНЫЙ КРАЙ Вторникъ,’18-го Ноября 1 ГТ3 года. няя. Я наклонился къ ней и приподнялъ руку, лежавшую на лицѣ. Рука холодна, какъ ледъ, и тяжела, точно камень; видно, застыла на росѣ, сердечная: — Вставай, тетка! Лихоманку схва тишь. Рука скользнула внизъ, и блѣдное, мерт вое лицо глянуло на меня стеклянными, недвижными глазами: — Марфута!..—Она, вѣрно, тогда услы шала мой голосъ и вышла на встрѣчу, и мы убили ее. Шахтеръ понизилъ голосъ и умолкъ. Но голосъ его прервался не сразу, словно эхо протяжно повторило послѣднюю но ту. Это былъ стонъ. Лопнувшая струна стихаетъ не сразу. — Ишь ты! притча какая, удивился конвойный. — Драть бы васъ, каторжныхъ, замѣ» типъ его товарищъ. Шахтеръ поднялъ гопову. — Отошелъ я отъ Марфуты, и точно весь застылъ, окаменѣлъ. Въ груди будто черепки отбитой посуды дребезжатъ… И вдругъ, вспомнилось все: какъ улюлюка- ми, какъ гнались… Проклятые! Вотъ я ихъ. Я спустился въ шахту. Пахнетъ га зомъ. Это хорошо. Спички въ карманѣ. Молодыхъ осматриваютъ, а старымъ воль но. Моя партія на мѣстѣ. Я сосчи талъ. всѣ на лицо. Сердце взыграло: всѣ, всѣ. — Эй, на работу! Дружно! крик нулъ я. Они лѣниво двинулись: — Газу много, сказалъ одинъ. — Опасно. Провѣтрить бы, ото звался другой. Ихъ какъ будто назадъ тянуло. — Нѣтъ,голубчики, вы не ускольз нете отъ меня.— Я расхохотался и выругалъ ихъ. Они отвѣчали бранью, но пошли за мною. Газу было много, онъ ѣлъ глаза и щекоталъ въ горлѣ. А я спѣшилъ впередъ, продолжая дразнить товарищей. Ни одинъ не долженъ отстать. Я ужасно боялся, что отстанутъ, и поминутно огляды вался. Но всѣ шли, всѣ до единаго. И вотъ, наконецъ, мы на подходя щемъ мѣстѣ. Я остановился и вы нулъ спички: — Покурить не мѣшаетъ. і — Ты съ ума сошелъ! закр чали они и точно окаменѣли. Мнѣ было весело, въ груди слов но волны ходили: — Вотъ вамъ, проклятымъ, за Марфушу! Жрите, дьяволы! Шах теръ хуже черта… Я захватилъ нѣсколько спичекъ, чиркнулъ и бросилъ вверхъ. Они кинулись на меня съ поднятыми кирками, а я захохоталъ. Марфуша выглянула изъ темноты и улыб нулась… И вдругъ темнота исчезла, и сталъ вездѣ огонь. Пишутъ въ сказкахъ про Змѣя Горыныча, у котораго морда черная снаружи, въ срединѣ пламя: лежитъ онъ, какъ- тьма кромѣшная, а раскроетъ пасть и обольетъ пламенемъ, сомкнетъ зубы и снова тьма. Вотъ такъ и здѣсь былоз воздухъ вспыхнулъ, черное чудище зѣв нуло, обдало огнемъ кровавымъ и съ- трескомъ сомкнуло челюсти. Замерло оно. и все замерло. Съ полсекунды стояли мы въ огнѣ и пламени, затѣмъ раздался, трескъ, какъ будто весь міръ лопнулъ, разсыпался; что-то обрушилось сверху—и я упалъ… Шахтеръ хуже черта! Насъ откопали. Всѣ замерли, а я остался живы. Нашли спички у меня, зажатыя въ рукѣ, и догадались, но только на половину. Я досказалъ другую, и меня наградили! браслетами. Солдатъ! закрой окно, холод комъ тянетъ, какъ тогда на пустырѣ, а. мнѣ отъ него душно. Солдатъ! дай водки! Нельзя? Ну, такъ крикни шахтейную ба рышню съ зачесами! Тоже нельзя? Не раз дувай щеки, милый человѣкъ, и не сопи. Я ничего не хочу. Я спать буду. Только чуръ не мѣшать. Я спать буду. Шахтеръ все равно что чертъ. Шахтеръ хуже черта… Цѣпи звякнули, тяжелые сапоги стук нули о деревянную скамью. Поѣздъ мед ленно двигался. Я осторожно выбрался на площадку. Шахтеръ лежалъ, прикрывъ голову сѣрой свитой. Конвойные угрюмо молчали… і Алексѣй Тихоновичъ. Заграничная жизнь. Все для рекламы. На дняхъ газеты сообщали о распространившемся въ Римѣ слухѣ, будто адвокатъ Розада убилъ свою мать и скрылъ трупъ ея въ под земельѣ „Cessati Spirit!”. Теперь оказывается, что это было сдѣлано умышленно съ цѣлью рекламы для новаго романа Розада подъ загла віемъ: „Искусство преступленія”. Рукопись романа конфискована, а полиція получила анонимное сооб щеніе, что мать Розады живетъ въ Кампобассо подъ фамиліей Элизы Лерини. Содержаніе романа вполнѣ воспроизводитъ вымышленную исто рію о матереубійствѣ. С ы н ъ -п р е д а т ел ь. Изъ Рима сообщаютъ: „единъ изъ сыновей министра Роэано по хитилъ у отца компрометирующіе документы и продалъ ихъ полити ческимъ врагамъ. Этотъ фактъ и былъ, будто бы, непосредственною причиной самоубійства”. М. Л. Кріпивницкій, извѣстный малорусскій артистъ и драматическій писатель. М. К. Заньновецкая, извѣстная малорусская артистка. (По случаю недавнихъ гастролей въ Харьковѣ). f j , Типографія „Южнаго Края”, Сумская у л , д.’.А. А. Іозефовича, Д; 13.