Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
Воскресенье, 22-го карта 1915 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 12612. В оскресеніе Х ристово. Ки/пп. Гіп/ні.і.іини ііг . іь I’u/iGo. ВЕСНОЙ. Я увѣренъ, что солнце сдѣлалось не много сумасшедшимъ, и это случилось еще за двѣ недѣли до Пасхи. Солнце бродило по улицамъ, разодѣв шись въ красныя одежды, повитое зо лотыми шарфами, і слишкомъ веселое, слишкомъ задорное солнце! Тормошило прохожихъ, стучалось въ окна домовъ, высыпало на рѣку цѣлые мѣшки свер кающихъ золотыхъ монетъ. Чортъ возьми! Я уже началъ было готовиться къ экзаменамъ (философ-ія права несказанно меня смущала), я пре вратилъ мою прокуренную комнатку въ настоящую крѣпость, но… Но однажды утромъ это бездѣльное солнце улыбнулось въ мое окно, точно очаровательная дѣвушка; я все бросилъ, выбѣжалъ на улицу и отправился въ пивную „Бѣлгородъ”, гдѣ мы съ това рищами обычно собирались. Вильямъ Грахамъ Кадоганъ!—про басилъ мнѣ навстрѣчу съ сосѣдняго столика плечистый, бритый студентъ. Это былъ мой любимый товарищъ, третьекурсникъ Сидоренко, большой шутникъ, мистификаторъ, первый игрокъ на билліардѣ, парень-рубаха. Въ по слѣднее время онъ стилизовался подъ англичанина, сбрилъ свои острые усики, курилъ трубку, покашливалъ, точно ка питанъ съ Атлантическаго океана, И именовалъ себя сэромъ Кадоганомъ. Черезъ часъ мы бродили по улицамъ. Философія права, презрительно го ворилъ Сидоренко-Кадоганъ, но, вѣдь. ,ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье. 22-го марта 1915 гола. для этого совершенно достаточно трехъ дней! Гуляй, еще рано. Я, братъ, на дняхъ познакомился съ такими двумя барышнями!.. Онъ ничего не сумѣлъ добавить, только взмахнулъ руками и выпу стилъ изъ трубки цѣлое облако синяго дыма. Что интереснаго? сказалъ я, защищаясь,— дѣвчонки! — Что?! Сидоренко захохоталъ: Ты, кажется, пріѣхалъ къ намъ съ спеціальной цѣлью осрамить университетъ! Весна, даже старухи расправляютъ свои горбы, собаки бѣгаютъ, какъ сумасшедшія, всѣ горничныя заняты приборкой и гор ланятъ пѣсни, извозчики охотно уступаютъ пятакъ съ таксы, въ сто ловкѣ котлеты стали вкуснѣй, а онъ разсуждаетъ, какъ инспекторъ гим назіи. Ты, просто, какой то педель! Да погоди ты. Хорошо тебѣ… Нѣтъ, нѣтъ, перебилъ онъ. Это будетъ грѣхъ на моей совѣсти! Студентъ перваго курса, который весной не влюбленъ… Это, это неподкованная лошадь, билліардъ безъ шаровъ. До вольно! Идемъ къ Марусѣ и Катѣ. j* *\j – Ты съ ума сошелъ! Я ихъ не знаю. — Познакомлю. Обѣщалъ зайти. По благодаришь потомъ. Только хорошенько запомчи: Маруся моя, а Катя… Если понрівится.. — Ничего не понравится, буркнулъ я. Ужъ лучше бы сыграли на билліардѣ. Однако, я позиновался и зашагалъ вслѣдъ за товарищемъ. Когда черезъ три часа я вернулся домой, все въ моей комнатѣ выглядѣло чужимъ и страннымъ. Мои двчженн стали неувѣренными, мнѣ все казалось, что кромѣ мечя здѣсь на ходится еще кто то. * — Дѣвчонка, пустякъ, ничтожество,— пробурчалъ я и тотчасъ почувствовалъ, что во всемъ мірѣ нѣтъ для меня ни чего драгоцѣннѣе этого прелестнаго пустяка. Весна, канунъ Свѣтлаго праздника и самый праздникъ, радостное настроеніе и юность—у кого это не соединял ось в ь одно прекрасное цѣлое? Можетъ быть, потому до самой старости эти свѣтлые дни приносятъ чудесную радость. Каждая минута—это твоя единствен ная минута, твоя послѣдняя минута, и рождается такая особая жадность, такая особая вниматепьность къ жизни. Я былъ царемъ въ эти дни. Маруся и Катя —сестры. У нихъ чу десная семья. Кромѣ мамы и папы, еще три тети, одинъ дядя, даѣ бабушки и всѣ живутъ почти вмѣстѣ. Придешь—и такъ уютно, придешь—и такъ весело. Ве реницей проходятъ тети, успокаивающе бормочутъ бабушки, а барышни звенятъ голосами, говорятъ о томъ, какъ посту пятъ на курсы, что Москва лучше Пет рограда, что лѣтомъ онѣ попадутъ въ Крымъ, что при кофточкѣ съ отложнымъ воротникомъ слѣдуетъ носить галстухъ, что пріѣзжаеть звѣринецъ, гдѣ будетъ слонъ, что въ городскомъ саду уже чѣмъ то пахнетъ Слушаешь, говоришь—и ка жется, что самое важное во всемь мірѣ, это кофточка съ отложнымъ воротни комъ, слонъ и городской садъ. Развѣ это ье снастье? Чго сказать о Катѣ? Добрая или злая, умная или глупая, красавица или дур нушка, не знаю. Знаю только, что сра зу полюбилъ ее, значитъ, и добрая, и умная, и красавица. Христосъ съ сам арянкой. І и і/Ч И . IU I ” І И Л(>. О О !’огл;|іі‘гічіьг. ‘22-го марта 1915 года- Ю Ж Н Ы И КРАЙ. В оскресеніе. Віубель. Б л а го вѣщ е н іе . Лэр.еьцо ди L’ jk O u . Страстную недѣлю мы провели почти вмѣстѣ. Когда изъ церкви возвраща лись со свѣчами и фонариками,— не было Маруси и Сидоренко, хотя шли они рядомъ, а была только Катя, и казалась мнѣ дѣвушка ангеломъ, кото рый несетъ радостный свѣтъ. Въ тепломъ озареньи свѣчи ея лицо стало блѣднымъ, неземнымъ. Я почти не могъ говорить отъ волненія, только уже прощаясь шепнулъ: „Боже мой, Катя, какъ я васъ люблю”. Я видѣлъ, какъ вздрогнула свѣча въ ея рукѣ, глаза блеснули. Захлопнулась парадная дверь. Я продслжалъ стоять. Сидоренко молча взялъ меня подъ руку и увелъ. — Это хорошо, это хорошо,— го ворилъ онъ.—Я понимаю. На Пасху насъ совсѣмъ зачаровало солнце и колокола. Они радовались вмѣстѣ съ нами. Казалось, бѣлыя птицы съ длинными серебряными крыльями летали вокругъ насъ. Мы поцѣловались. Наши губы едва соприкоснулись и этотъ поцѣлуй, нѣжный,какъ крылья ба бочки, воскресалъ при каждой встрѣчѣ. — Скучали?— спрашивалъ я. Нѣтъ,— говорила Катя, улыбаясь, а глаза говорили „да“ . Но нѣтъ, это невозможно передать. Я называлъ ее побѣгулей, потому что она была непосѣда, любила гулять и ми ло прыгала, когда мы оставались одни; я называлъ ее принцессой, потому что весной всѣ любимыя— принцессы. Когда і обнималъ ея плечики, она комично присѣдала и выворачивалась, и головка ея оказывалась на моей груди; когда цѣ ловалъ я ея тонкіе хрустальные пальчи ки, —ея руки пѣли. И все было лкбсьью и радостью, потому что весной это одно и то же. Заходилъ иногда Сидоренко: Ну, братъ, довольно миндальни чать, пойдемъ поиграемъ на билліардѣ. Совсѣмъ раскиснешь. — Не хочу. Би..ліардъ — какая проза! Экзамены. Отъѣздъ домой. Послѣдній вечеръ. „Ты будешь писать мнѣ? Часто, часто!” — „Конечно, Катя. Господи, какъ мнѣ тяжело сейчасъ! Уѣхать, простить ся, когда все такъ чудесно”! Ея глаза странно блестятъ. Мы не можемъ разой тись. Вернулся я осенью. Сидѣли какь то въ „Бѣлгородѣ” съ Сидоренко за пи вомъ. Вспомнилось: — Ну что, какъ твои знакомыя, Ка тя, Маруся? Онъ отвѣтилъ равнодушно: — Такія же мои, какъ и твои. Катя выходитъ, кажется, замужъ за какого то верзилу,— выискался въ Крыму. Маруся въ Москвѣ на курсахъ. На минуту мнѣ стало грустно, по томъ мы играли на билліардѣ. Но вотъ на-дняхъ, теперь, когда про шло болѣе десяти лѣтъ съ того време ни, я случайно проходилъ мимо дома, гдѣ жили Катя и Маруся. Вспомнилась побѣгуля, тонкіе пальцы, пасхальные колокола, нѣжное лицо въ озареньи свѣ чи. „Ты будешь писать мнѣ“ … Я остановился. Кажется, тотъ же са мый звонскъ налѣво, парадная дверь со стеклышками. Здѣсь мы говорили: „Спо койной ночи”. Потомъ короткій, боязли вый поцѣлуй. Я прешелъ,— и мнѣ вдругъ покагалссь, что никого и никогда я не любилъ болѣе этой дѣвушки, которая навсегда исчезла. Ал. Станкевичъ. ,,Pieta“ . Скульптура Микель Апдмѵлло 1 уьпарлтми. ,ЮЖНЫЙ К Н А И. Mil рта і< щ іи. П А Л Е Н І Е П Е Р Е М Ы Ш Л Я Персмышль.— Обшій видъ. Псромышль.— Общій видъ съ Замковой гс (| Манифестація въ Харьковѣ по поводу паденія Перемышля.— Манифестація возлѣ французскаго консульства; на балконѣ— французскій консулъ съ семьей. ( і.имок’, <>./■* К/мгнаго h’lurt” фот. , / / ильма”. Харьковъ, типографія Товарищества Л. Л. Іозефовича «Южный Край», Сумская, 13. Персмышль.— Засанье. Перемышль.— Площадь «У воротъ».