Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ Н. И. Пироговъ. По случаю 30-лѣгія со дня его кончины. кая мебель,—Семенъ Трофимовичъ не ус покоился, напротивъ, новое раздраженіе наполнило его, возросла злоба. Вотъ, о: ъ тамъ работаетъ съ девяти утра до вече ра, а они возсѣдаютъ въ тихихъ комна тахъ, на мягкихъ диванахъ. Не плохо! Совсѣмъ не плохо! Онъ нервно зашагалъ по своему ка бинету. Уже нѣсколько мѣсяцевъ его разъѣда етъ какая-то глухая злоба, а въ послѣд нее время работа увеличилась отчет ностью по случаю скончанія года, и Ку- лигинъ нервничалъ еще болѣе и грубо придирался къ женѣ на каждомъ шагу. Закурилъ папиросу и подумалъ, что дъти. Семенъ Трофимовичъ Кулигинъ вернулся домой со службы въ семь ча совъ вечера. Послѣднее время всегда возвращался такъ поздно: то въ шесть, то въ семь. Заслышавъ звонокъ мужа, Татьяна Михайлов на тотчасъ бросилась въ кухню: вмѣстѣ съ при слугой подогрѣвать обѣдъ Квартиру Кулигинъ за нималъ небольшую, но очень удобную. Столовая и маленькій кабинетикъ на одной сторонѣ, съ окнами на улицу, а спаль ня и дѣтская на другой. Но, войдя и почувство вавъ уютъ своего угла, – такъ покойно выгля дывала изъ столовой мяг Новый Императорскій дворецъ въ Ливадіи. Общій видъ дворца со стороны башни. это стбиваетъ аппетитъ. Но развѣ онъ виноватъ? Ему даже поѣсть не могутъ дать во-время. Сѣлъ на диванъ и, чув ствуя усталость, думалъ, что вотъ ужъ девять лѣтъ онъ такъ работаетъ, и не извѣстно, сколько такихъ же лѣтъ ожи даетъ его впереди. Всегда предъ нимъ безконечные ряды цифръ, счетныя косточ ки иногда рябятъ въ глазахъ, а спина на чинаетъ болѣть. Волъ! Кака я-т о водовозная кляча! Глупое вьюч ное животное! И,чувствуя приливъ жапости къ самому се бѣ, Кулигинъ закри чалъ рѣзко и злобно, какъ кричатъ при слугѣ: — Та-аня! Дашь ты мнѣ ѣсть, наконецъ?Я не изъ ресторана при шелъ! Чо-о-ортъ1 — Сейчасъ, голуб чикъ! Самъ же будешь ругать,-холодное. Вѣдь, ты въ разное время приходишь. Татьяна Михайлов на совсѣмъ засуетилась около плиты. Окрикъ мужа заставилъ ее вздрогнуть, какъ ударъ кнута. Она бросила въ печ ку легкую щепу, чтобы усилить огонь., Подали обѣдъ. Татьяна Михайловна присѣла у края стола. Съѣвъ супъ и принимаясь за мясо, Кулигинъ уронилъ съ злою улыбкой: — Кушали, конечно? Можетъ быть, и завтракали? — Но ты же знаешь, Сема, что дъти не могутъ такъ долго оставаться безъ ѣды. Татьянѣ Михайловнѣ не больше двадцатидевяти лѣтъ, но выглядитъ она старше. Лицо блѣдное, острый подборо докъ, около печальнымъ глазъ малень- Н. И. Пироговъ среди товарищей-врачей. — Компоты кушаете… Ничего, хоро шая штука. Мужъ работаетъ, какъ волъ, а мы компотиками балуемся. г — Что съ тобой. Сема!— стономъ вы рвалось у Татьяны Михайловны. За что ты меня мучаешь? Я сама работаю, не присѣдаю. Для дѣтей сдѣлала и для те бя… Знаю, что любишь. — А дѣти гдѣ? Мѣсяцами не вижу. Даже за ѣдой теперь не вижу. —- Въ дѣтской. Играютъ. Къ нимъ сосѣдскій Федя пришелъ. Окончивъ обѣдъ, Семенъ Трофимовичъ отправился къ себѣ въ кабинетъ и, снявъ пиджакъ, растянулся на диванѣ. й Татьяна Михайловна потихоньку при- кія преждевремен ныя морщинки. Она выдвинула на столъ ху дыя руки, открытыя до локтя, прижала ладони къ лицу и тихо запла кала. — Гну спину съ утра до вечера,— бормоталъ Кулигинъ, прожевывая мясо. Катарръ желудка уже есть. Слава Богу. Онъ взглянулъ на жену и понялъ, что она пла четъ. Видъ у нея былъ такой жалкій. Это при чинило ему легкую боль, но сейчасъ же захотѣ лось перенести эту боль на нее, словно отомстить за свое непріятное ощу щеніе. — Слезы!—крикнулъ онъ и стукнулъ кула комъ по столу. — Ты хочешь, чтобъ у меня куски въ горлѣ переворачивались. Поѣсть не дадутъ покойно! — Да нѣтъ же,—прошептала жена. Кушай, ради Бога. Я ничего. Она вышла изъ столовой и черезъ нѣ сколько минутъ вернулась и поставила передъ мужемъ тарелку съ компотомъ. Онъ сухо разсмѣялся: Воскресенье, 27-го Ноября 1911 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ НЬ No 10469. ,2 ЮЖНЫЙ И Р А Й Воскресенье, 27 m Ноябпя 1911 года Домъ, въ которомъ жилъ Н. И Пироговъ. гина. Шестилѣтняя дочка Оля въ коротенькомъ зеле номъ платьицѣ. Бѣлобрысая головка прилизана, за спи ной крохотная косичка, зо лотистый хвостикъ, съ го лубой ленточкой. Носъ пу говкой, веселенькіе сѣрые глаза. Обняла папку, расцѣ ловала, покрутила черную бороду направо и налѣво и побѣжала куда-то въ уголъ. Восьмилѣтній Сема, тоже бѣлобрысый, вихрастый, въ синихъ широкихъ штани кахъ и матроскѣ. Мордоч ка бѣленькая, бѣленькая, а глаза черные, носъ прямой, совсѣмъ какъ у отца. По здоровался съ отцомъ не много робко, поцѣловалъ, но бороды уже не трогалъ. Дѣти притихли, видимо, смущались продолжать на чатую игру. — Что же вы, какъ на именинахъ, сказалъ отецъ и ласково улыбнулся. Ну, ну играйте. Я не буду смотрѣть и безпокоить. Шумите, бѣгайте. Я вотъ сяду въ уголокъ и буду курить. Кулигинъ сѣлъ за комодомъ на ма ленькій диванчикъ и закурилъ папиросу. Видя, чго папка тихонько сидитъ въ своемъ углу и, повидимому, не обра щаетъ на нихъ никакого вниманія, дѣ ти осмѣлѣли, принялись за начатую игру, и снова огласили комнату ихъ смѣхъ и веселые голоса. Посрединѣ комнаты узкимъ рядомъ были поставлены стулья. Федя поста вилъ палку на среднемъ стулѣ, при вязалъ ее къ спинкѣ, а наверху укрѣ пилъ простыню съ Оіиной кроватки. — Колабль! Колабль! Палуса!—кри чала дѣвочка, припрыгивая около стульевъ. —• Теперь нужно руль сдѣлать,— важно сказалъ Федя и задумался. Дѣ ти смотрѣли на него съ почтитель нымъ ожиданіемъ. — У васъ найдется вѣшалка, на ко торой сюртуки вѣшаютъ? Папка такая. — Есть, есть! —закричалъ Сема. Выбѣжалъ изъ комнаты и черезъ ми нуту прибѣжалъ съ вѣшалкой.—Вотъ! На послѣднемъ с гулѣ Федя укрѣ пилъ вѣшалку стержнемъ внизъ, такъ что деревянный полукругъ свэбодло ворочался во всѣ стороны. — Готово!—крикнуль онъ и гордо посмотрѣлъ на товарищей.—Кого же мы посадимъ на руль? Долго спорили и кричали. Наконецъ, рѣшили посадить Олю. — Это мѣсто для дѣвочки, — презри тельно сказалъ Федя.—Тамъ и работы нѣтъ. Только ворочай и ворочай. Ты, Сама, будешь при парусахъ и долженъ изображать вѣтеръ. Я буду командовать, разсматривать дорогу. Можно столкнуть ся съ какимъ – нибудь судномъ. Теперь нагрузимъ корабль, Мгновенно всѣ подушки съ кроватей очутились на кораблѣ. Семенъ Трофимо вичъ смотрѣлъ и вдругъ началъ поти хоньку смѣяться. Если бы ему предло жили быть пассажиромъ, онъ сь радостью бы согласился. Оттого и смѣялся теперь. Нагрузили корабль. Федя всталъ по срединѣ, около мачты. О ля сѣла около ру ля, держала деревяшку обѣими руками и, сверкая глазенками, ожидала прика заній. На другомъ концѣ стоялъ Сема и, Девять послѣднихъ шаховъ. крыла всѣ двери, чтобы дѣтскіе голоса не безпокоили мужа, и сѣла въ углу сто ловой около рабочаго столика, штопала чулки, низко склонивъ надъ работой свое блѣдное лицо. Семенъ Трофимовичъ выкурилъ папи росу, но, выкуривъ, не задремалъ, какъ это случалось обычно. Настроеніе было непріятное, тоскливое. Поворачивался съ одного бока на другой, приподнимался, снова ложился, но заснуть не могъ. Тогда всталъ и, мягко шурша теплыми туфлями, прошелъ въ дѣтскую. Это была самая большая комната въ квартирѣ. Висячая лампа съ плоскимъ жестянымъ абажуромъ заливала своимъ веселымъ свѣтомъ кроватки у стѣнъ, комодъ, маленькія стульца и игравшихъ посреди комнаты дѣтей. Сосѣдскій Федя въ сѣрой курточкѣ, уже гимназистъ – приготовишка, быстро подошелъ къ „дядѣ” и вѣжливо поздо ровался. Затѣмъ подбѣжали дѣти Кули- -і І \ і Конъ-Ю Вей, глава революціонной партіи въ Китаѣ. Шустеръ-Морганъ, ф и н а н с о в ы й с о в ѣ т н и к ъ п е р с и д с к а г о п р а в и т е л ь с т в а , в и н о в н и к ъ р у с с к о – п е р с и д с к а г о к о н ф л и к т а . держа рукой конецъ простыни—паруса, издавалъ свистящіе и шипящіе звуки, ш ш-ш, с-с-с; комично раздувалъ щеки, и глаза становились совсѣмъ маленькими. — Ставь паруса! Сема растянулъ простыню обѣими ру ками. — Руль направо! Оля даже привскочила и завертѣла де ревяшку во всѣ стороны. — Нордъ-остъ. Держи къ Огненной землѣ! — Ш-ш-ш; с-с-с! — надрывался Сема, размахивая край простыни. А Федя важный, съ нахмуренными бро вями, внимательно осматривалъ горизонтъ въ свернутую изъ газеты трубу. — Шквалъ! Спускай паруса! Теперь и Федя свистѣлъ и шипѣлъ и Оля. Но вдругъ всѣ разсмѣялись, за прыгали, и капитанъ крикнулъ: — Земля! Земля! Разгружай судно, бросай якорь! ,Воскресенье. 27 го Ноября 1911 года. 3 іПривз гь-доцентъ харьк. университета докторъ медицины Михаилъ Александровичъ Трахтенбергъ. По случаю исполняющагося ‘t-го декабря, 25-ти лѣтія вгачебной дѣятельности. Кулагинъ не выдержалъ, вскочилъ, бросился къ дѣ тямъ: — Ну, теперь я буду раз гружать корабль! И поочередно таскалъ дѣ тей на своей широкой спи нѣ по всей комнатѣ, крях тѣлъ, какъ они, и склады валъ ихъ въ кучу на дива нѣ. Смѣялись, брыкались, кричали и весело цѣловали папку; тонкими ручками об вивали шею, бороду на паль- цы завивали. Не удивлялись своей смѣлости, видѣли, что теперь все можно. За Федей пришли. Дѣти отправились въ столовую пить чай, а Кулигинъ въ кабинетъ. Развернулъ си нюю папку и принялся за работу. Усталости не чув ствовалъ. Было какъ-то легко и хорошо. И чего онъ такъ сердится, нервничаетъ? Ну много работы, а зато какъ у него все хорошо. И что такое работа? Сегодня больше, завтра меньше. И сколько еще остается жиз ни, прекрасной жизни, сколько еще радостей. Or- В. А. Бороздинъ, въ роли короля Фридриха Великаго, изъ одноименной пьесы Новачинскаго. Симфоническій оркестръ музыкальнаго кружка студентовъ-технологовъ. Къ предстоящему концерту въ г. Бѣлгородѣ, Сумахъ, Кременчугѣ и здѣсь, въ „Рабочемъ домѣ*. Сним. фотогр. Тѳхп. И нет. Е. Ч увахина. Семенъ Трофимовичъ хохоталъ, скры вая за комодомъ свое лицо. ДЬти спрыгнули на полъ. Лица свѣ тились необычайнымъ счастьемъ, глаза горѣли. Федя взвалилъ себѣ на плечи самую большую подушку и комично кряхтя понесъ ее на кровать. За нимъ Сема,— вогнулся, какъ настоящій портовой ра бочій, э сзади Оля съ самой маленькой Подушкой. Согнула угломъ ножки, шла Медленно, потряхивая головой, и золоти стый хвостикъ съ ленточкой мотался на право и налѣво. ненная Земля! Великолѣпно. Нордъ-остъ! Великолѣпно. „А какъ онъ, шельмецъ, кричалъ: „руль направо!“ Я и забылъ про эту Огненную Землю”. Горничная принесла ему чаю, и было жаль, что не пришла жена. Онъ зналъ, что она не войдетъ, пока онъ работаетъ. Хотѣлъ позвать, но удержалъ какой-то ложный стыдъ. Снялъ съ полки счеты, защелкалъ, пробѣгая глазами ряды цифръ, но гдѣ-то тянулись постороннія мысли: Какъ она, бѣдная, работаетъ! Всѣ на ея рукахъ, все хозяйство. И шьетъ еще, и дѣтей учитъ. А гладко все. Жалованье у него сравнительно небольшое, а ни разу еще не было никакого стѣсненія; ни одного упрека онъ отъ нея не слышалъ. Работалъ легко, почти съ увлеченіемъ, не замѣчая, какъ идетъ время, и когда взглянулъ на часы и увидѣлъ, что уже начало перваго, самъ удивился. Потушилъ лампу и направился въ спальню, разстегивая по пути подтяжки. Въ спальнѣ горѣла лампада, и при ея свѣтѣ увидѣлъ на подушкѣ голову жены съ гладко зачесанными на ночь волосами. Глаза закрыты, но онъ зналъ, что она не спитъ. Она никогда не можетъ за снуть, пока онъ не ляжетъ на свою кро вать. Посмотрѣлъ еще разъ на ея про- ЮЖНЫЙ КРАЙ ,4 ЮЖНЫЯ КРАЙ Воскресенье, 27 го Ноября 1911 года. долговатое лицо и вдругъ вспом нилъ компотъ за обѣдомъ, худыя, обнаженныя ру ки, которыми же на закрыла лицо, и стало стыдно до боли, стыдно до слезъ. Присѣлъ на край ея кровати и позвалъ ти хонько. — Танюша! Спишь, Танюша? Женщина ше вельнулась, от крыла глаза и удивленно посмо трѣла на мужа. — Ты прости меня, Таня, ска залъ тихо Кули- гинъ.–Нервы, от четы, утомился. Не сердись, милая. Я знаю, какъ ты бѣднень кая, работаешь. Знаю, Танюша. Женщина при поднялась и сѣла на постели. Прохожіе” Рышкова на сценѣ харьковскаго городского театра. Г-жи Яниковская, Янушева и г. Колобовъ. (Но фотографіи М. Я. Леиишскаі-о). ничныхъ листь евъ, изъ горя чаго вина и еще дымящейся кро ви убитыхъ те лятъ. Величайшій въ мірѣ магазинъ. Въ Лондонѣ недавно былъ открытъ новый гигантскій тор говый домъ, ко торый нужно считать вели чайшимъ въ мі рѣ. Онъ весь построенъ изъ бѣлаго гранита, и передній фа садъ его рав няется 440 фу тамъ. Въ самой большой залѣ этого магазина можетъ помѣ ститься 100,000 человѣкъ. Вь 115 отдѣленіяхъ магазина имѣет ся 5 000 служа щихъ. На кры шѣ зданія со- Говорилъ и гладилъ тон кую руку, а женщина за спиной свернулась комоч комъ, плакала отъ радости и, прижавъ голову къ пле чу мужа, цѣловала его му скулистую шею. Ал. Станкевичъ. — Сегодня к ъ намъ поступилъ новичекъ, —настоящій дурачекъ! Теперь ужъ я не буду послѣднимъ. („Flieg. В1.“). — Голубчикъ, прошептала она.—Я… и заплакала. Кулигинъ легъ рядомъ, положилъ къ себѣ на грудь тоненькую руку жены, гладилъ ее ласково и бережно. — Худенькая ты, бѣдняжка. Ишь ка кая ручка, какъ у дѣвочки. Здорова ты,’ Таня? — Что ты вздумалъ? Я ничего… Я здорова,—проговорила Татьяна Михайлов на, задыхаясь отъ радости. — У тебя малокровіе. Вотъ скажи завтра, чтобы еще принесли кувшинъ молока. Пей, Танюша. Блѣдная ты очень. смьсь. Американскій институтъ красоты. Нѣсколько времени то му назадъ въ Бостснѣ открылся роскошный ин ститутъ дія возстановле нія и сохраненія женской красоты, цѣны въ кото ромъ доведены до такихъ гомерическихъ размѣ ровъ, что прибѣгать къ услугамъ института мо гутъ только архимилліо нерши. Здѣсь можно получать ванны изъ масла, молока, землѵничнаго и малиноваго сока. Но особое значеніе придается ваннамъ изъ отвара те лячьихъ внуфенностей. Такая ван на, по словамъ директора инсти тута, на долгое время сохраняетъ кра соту и возстановляетъ свѣжесть кожи. То же самое, повидимому, думали и патриціанки временъ Римской имте ріи. У нихъ былъ обычай принимать ежедневно двѣ ванны игъ молока ослицъ. Обычай этотъ былъ введенъ императрицей Поппеей. Позднѣе ста ли дѣлать ванны изъ отвара земля- — Нашъ знаменитый физикъ, когда предста вляется, называетъ себя то тайнымъ совѣтни комъ, то поофессоромъ, то докторомъ, то про сто Мейеромъ. ‘ — Ну, его титулы ему это позволяютъ. („Flieg. Blat.“). оружена станція для безпроволоч’ наго телеграфа. Внутри зданія имѣег ся 800 телефонныхъ кабинокъ. На по строй <у этого торговаго дворца упо треблено 21 милліонъ фунтовъ стали Харьковъ. Типографія «Южнаго Края». Сумская уъ, домъ А. А. Іозефовпча, М 13.