Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ Труппа дѣтскаго кружка ОбщѳстРа физическаго развитія и защиты дѣтей въ Харьковѣ. Дѣти-участники праздника дѣтскаго кружка Общества физическаго развитія и защиты дѣтей. копни. (Разсказъ). Насъ было ше стеро, но вдругъ появился седьмой. Эго былъ Кар лычъ. Пришелъ онъ къ намъ въ теп лый, тихій, лѣтній вечеръ, когда мы, кончивъ полевыя работы и убравъ скотъ, усталые, молчаливые и пот ные,укладывались уже спать. Карпычъ во шелъ въ нашу просторную, слабо освѣщенную кух ню, гдѣ мы ѣли и спали, какъ свой, знакомый уже че ловѣкъ, поздорѳ вался, отыскавъ гла зами табуретъ, поло жилъ на него широ кополую, поношен ную, запыленную шляпу и тощую, гряз ную, холщевую ко томку, и произнесъ: — Севастьянъ Кар пычъ Рѣпкинъ. Былъ народнымъ учите лемъ, но сталъ не угоденъ и посвятилъ себя невольному изу ченію отечества въ его географическомъ, этнографическомъ и экономическомъ от ношеніяхъ.Буде же по ставленъ въ извѣст ность о вашемъ брат скомъ житіи, при былъ къ вамъ, дабы бить челомъ о при нятіи меня въ лоно вашей тихой обители. Маленькая, круг ленькая фигурка Карпыча, его измо ренное, истощенное, загорѣлое лицо и ли хорадочно блестѣвшіе голубые глаза, въ которыхъ было страданіе и грусть, не соотвѣтствовали комизму его словъ, и, вмѣсто того, чтобы разсмѣяться, мы, почти не вслушиваясь въ то, что онъ говорилъ, старались глубже загля нуть въ его душу. Поэтому, пока Карпычъ аттестовал ся, Фролъ, какъ называли мы нашего ученаго агронома Фролова, сдѣлалъ страдальческое лицо и. обратившись къ дежурному по кухнѣ, тихо спро силъ: Рыжій, не осталось ли чего-ни будь съѣдобнаго? Рыжій, все время сосредоточенно разсматривавшій Карпыча, быстро под нялся, вышелъ и черезъ нѣсколько минутъ принесъ и вылилъ въ дере вянную миску большую кринку мо лока. — Борщъ весь пожрали, черти полосатые, шепнулъ онъ, подойдя къ Фролу: такъ я ему молока. Фролъ утвердительно кивнулъ го ловой. Въ это время отрапортовавшійся Карпычъ сидѣлъ уже на табуретѣ, пытливо всматривался въ наши лица и старался, повидимому, прочесть на нихъ рѣшеніе своей участи. Но томиться и ждать Карпычу дол го не пришлось. Переглянувшись, мы почти всѣ въ одинъ голосъ ска зали: — Ну, что жъ, оставайтесь, если хотите. Однимъ человѣкомъ боль ше будетъ… Карпычъ просі ялъ. Лицо его по крылось густымъ румянцемъ, глаза засвѣтились радо стью, онъ быстро поднялся съ мѣста и, не находя словъ,молча, нерв но и крѣпко сталъ жать наши грубыя, заскоруз лыя руки. г— А рука то у васъ тонкая и нѣжная, замѣтилъ шутя Рыжій, ко гда подошелъ къ нему Карпычъ. Какъ-то вы будете пахать? Силенки то, видно, не ахти сколько… Карпычъ сконфу зился. — Что жъ, не при гожусь для пахоты, буду варить, жарить, коровъ доить, лоша дей убирать. Вѣдь, бабы-то видно все равно не имѣется? А готовить я умѣю и здорово. — Ну?! удивились всѣ. —- Право. Взоръ Карпыча ос тановился на мискѣ съ молокомъ. — Сядьте—ка, по ѣшьте, сказалъ ему Фролъ: а потомъ бу демъ разговаривать. “Ьсть-то, чай,хочется. — Въ самомъ дѣ лѣ, присядьте-ка, под крѣпитесь, замѣтилъ Рыжій и положилъ на столъ хлѣбъ и ложку. Карпычу было неловко. Онъ по мялся, украдкой взглянулъ ка насъ, сѣлъ и сначала нерѣшительно, вяло, затѣмъ болѣе смѣло, энергично и жадно сталъ ѣсть молоко съ хлѣбомъ. — Вы удивились, что я могу быть за повара, началъ онъ, не отрываясь отъ ѣды. Эхъ, нужда чему не научитъ. Пришелъ я какъ-то въ Воронежъ. Ра боты никаксй; Думалъ, думалъ и рѣшилъ сдѣлаться поваромъ. До сталъ книгу Молоховецъ, проштудиро валъ нѣсколько блюдъ и помѣстилъ объявленіе въ газетѣ: — Поваръ желаетъ получить мѣсто. \ на другой день былъ уже въ кух нѣ отставного полковника, готовилъ Воскресенье, 8-го Мая 1911 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 10287. ,2 ЮЖНЫЙ НРАЙ Воскресенье, 8-го Мая ІЭі^года. Дѣтскія игры въ Обществѣ физическаго развитія и защиты дѣтей подъ руководствомъ В. Поворинской въ Харьковѣ. гороховый супъ, кремъ и жарилъ ку ропатокъ. Полковникъ оказался человѣкомъ одинокимъ, мягкимъ, добродушнымъ. Обѣдъ ему пришелся по вкусу. Онъ позвалъ меня и сказалъ: — Ну, братецъ, можешь оставаться; готовишь ты, кажется, хорошо,—и на значилъ десять рублей въ мѣсяцъ. Я остался и прожилъ всю осень и зиму; но наступила весна, выглянуло солнце, распустились деревья, и меня потянуло на воздухъ, на просторъ, въ поле. Пришелъ я къ своему полковнику и говорю: — Извините, ваше высокоблагоро діе, хочу получить разсчетъ. Посмотрѣлъ на меня полковникъ и расхохотался. — Ахъ ты, каналья этакая, гово ритъ, пока было холодно и голодно— жилъ, а потеплѣло—удирать задумалъ. Возьму, да и не дамъ паспорта. Впро чемъ, махнулъ онъ рукой, тебя этимъ, должно быть, не удивишь. Скажи хоть на прощанье, что ты за чело вѣкъ. Видъ у тебя не совсѣмъ про стой, и говоришь ты не такъ, какъ другіе. Я посмотрѣлъ на полковника. Вижу— лицо доброе, хорошее, не предатель ское. — Чго-жъ, Константинъ Петровичъ, если это ужъ васъ такъ интересуетъ, скажу. Я народный учитель, и не Фе- дотовъ, а Рѣпкинъ. Полковникъ мой такъ разсмѣялся, что покраснѣлъ и началъ кашлять. Смѣ ялся онъ, должно быть, минутъ пять, потомъ успокоился, серьезно серьезно посмотрѣлъ на меня и сказалъ: — Ну, Рѣпкинъ. сядьте и разскажите, какъ и почему дошли вы до жизни такой. Я присѣлъ и разсказалъ ему все. Черезъ часъ мы навсегда разстались съ нимъ. При прощаньи онъ былъ за думчивъ, грустенъ, какъ-то особенно мягокъ и, цѣлуясь со мною, прибавилъ: вы мнѣ пишите. Это интересно… — Но я ему не писалъ… Разсказъ Рѣпкина прогналъ нашъ сонъ, и мы проболтали съ нимъ про тивъ обыкновенія до поздней ночи. А когда онъ вмѣстѣ съ Рыжимъ Синагога, недавно сгорѣвшая въ Полтавѣ. ушелъ спать на сѣно, Фролъ задумчи- • во замѣтилъ: — Нѣтъ, братцы, не уложится онъ въ наши рамки, уйдетъ… Слѣдующій день былъ праздничный, и мы спали больше, чѣмъ въ будніе, рабочіе дни. Карпычъ же поднялся чуть свѣтъ, разыскалъ доенку, выдо илъ коровъ, развелъ самоваръ, обо шелъ и осмотрѣлъ нашъ домъ и дворъ; потомъ, когда всѣ были на ногахъ, втащилъ самоваръ, приготовилъ чай, хлѣбъ, стаканы и усѣлся вмѣстѣ съ нами за столъ. — А у васъ, господа, нѣтъ ни одной бабы, оказывается? ЭгО мнѣ нравится, это вполнѣ по Толстому. Не будетъ ни грѣха, ни ссоръ, ни болтовни. Плохо только, что вы, должно быть, ничего не читаете: нигдѣ ни одной книжки. — Э, отвѣтилъ кто-то изъ насъ, что книги. Книги вздоръ. Что нужно было—прочли, а больше не требуется. Вѣдь, въ книгахъ или про любовь—или про то, какъ живутъ какіе-нибудь ни кудышные люди. А на что намъ про это знать? Вы, можетъ быть, еще хо тѣли бы, чтобы у насъ стоялъ рояль, висѣли картины… — Ну, для чего музыка и картины? сказалъ Карпычъ. Отъ этого былъ бы только вредъ. Сейчасъ бы, гляди, и бабы появились. — А отъ книгъ? Отъ книгъ, вѣдь, тоже всякая дрянь въ голову полѣ зетъ. Карпычъ согласился и остался очень доволенъ нашей послѣдовательностью и стойкостью. Онъ даже еще больше повеселѣлъ, сталъ спокойнѣе. Послѣ чая, убравъ со стола, онъ сказалъ: Ну, братцы, а теперь позвольте мнѣ показать вамъ свое кулинарное искус ство. Идите, работайте себѣ, а я раз веду печь и начну готовить. Скажите только, гдѣ у васъ провизія и что вамъ сварить: щи или борщъ? — Вари, что хочешь, только поболь ше—разсмѣялся Прокуроръ,—такъ на зывали мы Сергѣева, бывшаго раньше помощникомъ присяжнаго повѣреннаго. И когда всѣ разошлись, кто кор мить свиней, кто точить косы, кто уби рать скотъ, кто просто дѣлать что-ни будь во дворѣ по хозяйству, Кар пычъ принялся готовить обѣдъ. Черезъ нѣкоторое время изъ откры тыхъ оконъ кухни до нашего слуха доносился уже его мягкій, пріятный тенорокъ. Онъ пѣлъ: Бѣлѣетъ парусъ одинокій Въ туманѣ моря голубомъ. Пѣлъ Карпычъ съ большимъ чув ствомъ, такъ что Прокуроръ пересталъ налаживать повозку, поднялъ голову и сталъ вслушиваться. Онъ любилъ музыку, искусство, ли тературу и когда то довольно недур но игралъ на скрипкѣ. Мы называли его бариномъ, бѣло ручкой, бабникомъ, эстетомъ и ча сто по тому или другому поводу под трунивали надъ нимъ. А Фролъ гово рилъ прямо: Охъ, Прокуроръ, не вы держишь ты нашей жизни, сбѣжишь… На все тихій, кроткій Прокуроръ только улыбался и, чтобы нагляднѣе опровергнуть взводимыя на него обви ненія и подозрѣнія,—бралъ на себя самую тяжелую работу, браіировалъ грубостью и простотой своихъ вку совъ и требованій. Онъ даже рѣдко умывался, чесалъ голову и мѣнялъ бѣлье. — Прокуроръ! закричалъ ему Фролъ, замѣтивши, что онъ поглощенъ пѣс нею Карпыча,—ты что это уши развѣ силъ? Нечего тамъ, нечего, ишь ты, дьяволъ, уже почуялъ. Прокуроръ улыбнулся и снова сталъ осматривать колеса повозки. — Да это я не къ пѣснѣ, а къ го- ,Воскресенье, 8-го Мая 1911 года ЮЖНЫЙ КРАЙ 3 лосу: голосъ больно ужъ пріятный,—крик нулъ онъ Фролу. — Знаемъ, знаемъ, Надо предупредить этого соловья, чтобы онъ тебя не смущалъ, ты, вѣдь, у насъ и безъ того, что волкъ: того и гляди въ лѣсъ уде решь. На обѣдъ Карпычъ приготовилъ намъ дѣй ствительно великолѣп ныя щи, какую-то осо бенно вкусную кашу, и, когда мы ѣли все это и похваливали, онъ краснѣлъ отъ удоволь ствія и былъ несказанно счастливъ, что такъ блестяще доказалъ свои кулинарныя спо собности. За обѣдомъ Фролъ разсказалъ, какъ Про куроръ слушалъ пѣніе Карпыча, и всѣ стали подтрунивать надъ нимъ. Но онъ, по обык новенію, глядѣлъ въ тарелку, ѣлъ и улыбался, а потомъ, поднявъ на Кар пыча свои голубые задумчи вые глаза, сказалъ: — Вы, Карпычъ, если мож но, не пойте. Пѣть въ на шей колоніи тоже не пола гается. На словѣ „тоже” Прокуроръ сдѣлалъ особен ное ударенье, и въ немъ бы ло раздраженіе, иронія, упрекъ. Лицо Карпыча нѣсколько омрачилось. — Вѣрно, пѣть тоже не слѣдуетъ—отвѣтилъ онъ че резъ минуту, но въ тонѣ его не было убѣжденности, и по этому Рыжій, подмигнувъ въ сторону Карпыча, замѣтилъ: — Охъ, Карпычъ, вы, ка жется, Прокурору сродни. — Смотрите, не удерите отъ прекрасныхъ здѣшнихъ мѣстъ… — Ну, что вы, право, отвѣтилъ Кар пычъ. Бабъ я не выношу, а удрать от сюда только изъ-за бабы и можно. Съ этого дня Карпычъ уже не пѣлъ. Онъ исправно несъ свои поварскія обязанности, доилъ коровъ, стиралъ и штопалъ наше бѣлье, Въ Карпычѣ было что-то кроткое, мягкое, грустное. Говорилъ онъ мало, но работалъ много и съ удоволь ствіемъ. Его всѣ цѣнили и любили. Такъ прошло около мѣсяца. Жизнь въ нашей колоніи текла од нообразно. Работали, ѣли, спали. Книгъ никто не читалъ, да и некогда было, а если привозили изъ города газету, то прочитывали въ ней только теле граммы и въ обсужденіе событій не вдавались, такъ какъ каждому каза лось, что все, что внѣ нашей коло ніи и цѣлей, чепуха, не стоящая вниманія, причины, ходъ, значеніе и послѣдствія которой намъ уже извѣст ны… Наоборотъ, то, что другихъ мог ло бы огорчить,—слухъ о войнѣ, эпи демія, дѣйствія правительства,—насъ только радовало, какъ доказатель ство ненормальности отвергнутой нами жизни. День бѣлаго цвѣтка въ Петербургѣ. Выходъ продавщицъ для продажи цвѣтка. Среди публики.* У Сената. Карпычу эта сторона нашей жизни, повиди- мому, не совсѣмъ нра вилась, и однажды, за обѣдомъ, онъ сказалъ: — Скучно у насъ, братцы. Не открыть ли намъ школу? Смерть какъ люблю ребятъ. Вспомню о нихъ и за грущу. — Да вы, Карпычъ, никакъ съ ума сошли!., возразилъ ему кто-то. Вѣдь, васъ сейчасъ же упекутъ, а если не такъ, то какъ же вы безъ по па обойдетесь? — Вы вродѣ Ваньки: онъ соскучился по сво ей медицинѣ и хотѣлъ лечить, а вамъ захо тѣлось учить. Нѣтъ, Карпычъ, это не подой детъ… Карпычъ стыдливо умолкъ. Вечеромъ, послѣ ужина, онъ ушелъ, сѣлъ неподалеку отъ двора на пригоркѣ и опять запѣлъ. „Бѣлѣетъ парусъ одинокій въ ту манѣ моря голубомъ”. Съ этого же дня онъ каж дый вечеръ подолгу сидѣлъ на пригоркѣ и пѣлъ. Ря домъ съ нимъ садился и под тягивалъ Прокуроръ, и это совмѣстное пѣніе сближало Карпыча съ Прокуроромъ больше, чѣмъ его кулинар ное искусство со всѣми ос тальными. — Охъ, говорилъ иногда Фролъ, какъ бы изъ этого пѣнія чего-нибудь не вышло. Прокуроръ становился все молчаливѣе и молчаливѣе, а Карпычъ грустилъ. Но мы рѣшили не мѣшать ихъ пѣ нію и не высказывали сво ихъ опасеній… Въ началѣ августа у насъ собралось много огурцовъ. Мы рѣшили нагрузить ими воза два—три и отпра вить для продажи въ губернскій го родъ, до котораго было верстъ сорокъ. Въ такихъ случаяхъ нами командиро вался обыкновенно Рыжій. Онъ росъ въ купеческой семьѣ, имѣлъ коммер ческую жилку и любилъ торгашество, какъ художникъ: умѣлъ поговорить, показать товаръ лицомъ, сбыть по хо рошей цѣнѣ. Но на этотъ разъ поѣхать съ огур цами захотѣлъ Прокуроры — И за коимъ чортомъ ты поѣдешь? говорилъ ему Рыжій. Тебѣ ли, лѣ- шему, торговать. Да, вѣдь, тебя об морочитъ первый встрѣчный.. Вѣдь, торговля не юриспруденція… Проку роръ стоялъ на своемъ и въ концѣ концовъ, послѣ шутливой борьбы съ Рыжимъ, взобрался на повозку и поѣхалъ вмѣстѣ съ нимъ. Весь этотъ и слѣдующій день Кар пычъ былъ почему то угрюмъ, раз строенъ, молчаливъ и вечеромъ не ходилъ уже пѣть на бугорокъ. Онъ точ но предчувствовалъ что-то недоброе. И поблѣднѣлъ, когда на третій день утромъ ко двору подъѣхали три повоз ки, но съ однимъ сѣдокомъ—Рыжимъ. ,4 ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье, 8-го Мая 1911 гола. — А гдѣ же Проку роръ? испуганно спро силъ онъ, открывая во рота. Рыжій махнулъ рукой, слѣзъ съ повозки и по далъ Карпычу записку. — На, вотъ, полюбуйся. Карпычъ раскрылъ за писку, пробѣжалъ ее гла зами и схватился обѣими руками за голову. — Господи,что я надѣ лалъ, что я надѣлалъ. Сбѣ жалъ, отъ пѣсенъ моихъ сбѣжалъ. Жизни, свобо ды, разнообразія, любви хотѣлось! Охъ, я, окаян ный. Что же мнѣ дѣлать теперь? Д ЕН Ь БЬЛ О Й РОМ АШ КИ ВЪ М ОСКВЪ. Продавщица. Плакатъ Кавалеръ. кій, апатичный скептикъ Фролъ, личная жизнь ко тораго давно была раз бита. И на нашемъ столѣ, сна чала изрѣдка, затѣмъ все чаще и чаще стало появ ляться то, передъ чѣмъ было пустякомъ все ос тальное: женщины, му зыка, пѣніе, литература: Мы стали… пить. А года черезъ два по слѣ того, какъ ушелъ Кар пычъ, Фролъ получилъ письмо. Письмо было отъ врача одного изъ холер ныхъ пунктовъ. Онъ сообщалъ, что са нитаръ Севастьянъ Рѣп- кииъ умеръ, заразившись куроръ. Вѣкъ не забуду, должно быть. Онъ сталъ утомлять себя самой тя желой работой, послѣ обѣда пахалъ, косилъ, пололъ и таскалъ тяжести. Но послѣ ухода Прокурора наше общее настроеніе какъ то измѣнилось. Не такъ работали, не было замѣтно прежняго подъема и увѣренности въ правильности своего пути. Кое-кто открыто уже говорилъ о скукѣ, тя нулся къ книгѣ, къ людямъ… А черезъ два мѣсяца ушелъ еще одинъ, затѣмъ другой, третій. Это произвело на Карпыча сильное впечатлѣніе. Онъ загрустилъ и въ одну зимнюю ночь скрылся, оставивъ намъ коротенькую записочку. — Ухожу, братцы. Не къ бабамъ, нѣтъ, а въ жизнь. Въ вашихъ рамкахъ тяжело душѣ, человѣческой. Лучше грѣхъ, пестрота’, страданіе и горе, Подъ дождемъ. На Тверскомъ бульваръ. чѣмъ такое никому не нужное по движничество, въ которомъ только ока менѣешь. Прощайте… — Ну, не яли говорилъ вамъ, что Карпычъ тоже удеретъ?—воскликнулъ Фролъ, прочитавъ записку. Мы глубоко задумались, и намъ ни когда не было такъ грустно и тяжело, какъ въ этотъ день. Изъ семи насъ осталось только трое: я, прирожденный бобыль, грубова тый весельчакъ Рыжій и добрый, мяг- Студентъ-продавецъ. холерой, и, умирая, просилъ переслать его предсмертную записку. Записка находилась въ серединѣ письма. На клочкѣ бумаги нервнымъ, нетвердымъ почеркомъ было написано: Какъ прекрасна, какъ инте ресна жизнь. Бросьте, братцы, бросьте. Идите лечить и учить. Карпычъ. — Поздно! трагически про изнесъ Фролъ своимъ силь нымъ, но пьянымъ хриплымъ голосомъ и, облокотившись на столъ, крѣпко закрылъ лицо руками. : Ѳ. Антоновичъ. — Да ничего, угрюмо и раз дражительно отвѣтилъ Рыжій. Не онъ первый, не онъ послѣд ній; мы всѣ знали, что Про курору тутъ не по себѣ, онъ только притворялся. Такъ же, какъ иРыжій.отнес лись къ бѣгству Прокурора и всѣ остальные; сердился толь ко Фролъ. — И зачѣмъ эти поэты, бѣло ручки,садятся не въ свои са ни?—говорилъ онъ. Торчалъ бы въ судѣ, игралъ бы на скрип кѣ, возился бы съ какою нибудь юбкой Такіе только все дѣло портятъ, и Карпычъ удеретъ, увѣряю васъ, удеретъ. Карпычъ обижался. Я? Уде ру? Къ бабамъ? Не говори это го, Фролъ, ты меня обижаешь,— и на глазахъ его выступали сле зы. Вотъ пѣть я не буду, честное слово, не буду. Пѣть нельзя. Вотъ не пой я, гляди—и Прокуроръ не сбѣжалъ бы. И Карпычъ уже никогда не пѣлъ, а если, подшучивая надъ нимъ, мы просили спѣть: „Бѣлѣетъ парусъ оди нокій” или „Ночька темная, ночь осей няя“—краснѣлъ, какъ провинившійся школьникъ, и, покачивая головой, го ворилъ — Ну и подвелъ меня этотъ Про Харьковъ. Типографія «Южнаго Края». Сумская у л., д. А. А. Іозефовича, No ІЗ.