Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ Р А Б Ъ . (Силуэтъ). Гости разъѣхались. Огни въ люст рѣ и бра потухли. Только одинъ кан делябръ бросалъ на большую комна ту трепетный свЬтъ. Отъ пиршества оставались тоіько залитыя виномъ скатерти, покрытыя жиромъ тарелки, груды костей—трофеи мужчинъ и женщинъ, обладавшихъ здоровыми зубами и великолѣпнымъ аппетитомъ, недопитые бокалы вина, да вилки и ножи, разбросанные по столу въ без порядкѣ, такъ что, еслибъ судить по нимъ, казалось бы, что кто то ѣлъ двумя вилками сразу, а кто то обхо дился совсѣмъ безъ вилки и ѣлъ съ ножа. Пахло виномъ, потомъ, духами женщинъ и сигарами мужчинъ. Все это вмѣстѣ кружило голову, особен но послѣ длиннаго вечера, веселыхъ тостовъ, танцевъ, поздравленій, рѣчей. Порошинъ сидѣлъ, откинувшись на спинку кресла и сжимая рука ми голову. Голова у него болѣ ла, но по лицу, блѣд ному отъ выпитаго ви на, бродило удоволь ствіе. Пріятно было чув ствовать, что вся эта орава несимпатичныхъ людей, которую онъ долженъ былъ звать на свадьбу, теперь далеко, и они съ Зиной одни. Пріятно было чувство вать, что день свадь бы, тяжелый и труд ный день по многимъ обстоятельствамъ, про шелъ ровно и гладко, безъ непріятностей, и уже былъ за плечами, какъ бываетъ къ вечеру за плечами путника тяже лый и трудный путь. — И „папахенъ” не объявился на нашемъ пиршествѣ, какъ тѣнь Бан- ко, какъ тать въ нощи,—чуть-чуть улыбнулся Порошинъ,—а я его под жидалъ: вотъ вотъ явится и отмочитъ какую нибудь чепуху. Порошинъ считалъ своего отца тя желымъ человѣкомъ; старикъ былъ угрюмъ и молчаливъ, но когда выпи валъ двѣ три рюмки водки, глаза его зажигались недобрымъ огнемъ, по ту тамъ пробѣгала злая усмѣшка, и изъ молчальника онъ становился говору номъ и старался говорить все больше непріятныя вещи. — Скажи, братъ, въ кого ты уро дился такимъ?—спрашивалъ онъ, дол го и пристально вглядываясь въ сына. — Какимъ? Старикъ пожималъ плечами. — Ну, однимъ словомъ, такимъ,.. — Не понимаю. — Врешь, понимаешь! До тонкости. Зачѣмъ тебѣ хочется заставить меня говорить непріятныя слова? — Вовсе мнѣ этого не хочется. — Хочется, братъ! Ну, пролазомъ, что ли? Въ роднѣ у насъ, Господь Богъ миловалъ, пролазовъ никогда не было, а ты… ты изъ нихъ. Оно, конечно, для карьеры это полезно, нельзя от рицать, но для души—не тае, братъ. Въ твои годы, я помню, мы о карьерѣ не думали. — И кончили хорошо? — А чѣмъ же плохо? Эго было не совсѣмъ вѣрно; стари ку приходилось всю жизнь перехо дить съ мѣста на мѣсто, переѣзжать изъ одного города въ другой городъ и, наконецъ, совсѣмъ, оставить службу по „неуживчивому характеру”, какъ объ этомъ съ легкой усмѣшкой гово рило его послѣднее начальство, очень охотно избавившееся отъ безпокойна го старика. И самъ онъ зналъ, что кончилъ неважно. И потому, стараясь бодриться, добавлялъ: — Ну, что же, карьеры мы, можетъ- Новый домъ медицинскаго Общества. быть, и не сдѣлали, но „подлеца” мы ни отъ кого не слыхали всю жизнь! Послѣднее время „папахенъ” сталъ что-то особенно пристально пригляды ваться къ сыну; у него было какое то странное, необъяснимое чутье. — Эге,—говорилъ онъ.—Какой ве ликолѣпный проборчикъ! Женихъ, чи стый женихъ. Онъ прищуривалъ лѣвый глазъ и добавлялъ ядовито: — Смотри, на „штучкѣ” Ивана Пла- тоныча не женись! И ѵ сына свалилась съ плечъ боль шая тяжесть, когда за мѣсяцъ до свадь бы старикъ отправился стеречь глухую усадьбу, владѣлецъ которой, его ста рый пріятель, долженъ былъ ѣхать заграницу съ больной женой. — Дда… и „папахена” не было, и все прошло хорошо!—повторилъ По рошинъ. Онъ потянулся, провелъ рукой по волосамъ и подошелъ къ двери, кото- ра вела въ комнаты жены. Дверь была заперта. Порошинъ улыбнулся и постучалъ въ дверь. Ему показалось, что самымъ подхо дящимъ восклицаніемъ теперь было- бы: „Сезамъ, отворись!” Или что-ни будь въ этомъ родѣ. За дверыо послышался голосъ жены. — Кто тамъ?—спросила Зина. — Эго я. Отоприте, Зина. Голосъ смолкъ; было слышно, что Зина подошла къ двери; тяжелый шлейфъ волочился за ней и шуршалъ, какъ отъ легкаго вѣтра по осени шур- шатт въ старомъ паркѣ желтые листья. Минута прешла въ молчаньи. Затѣмъ Зина спросила: — Послушайте, съ ума вы сошли? Что вамъ нужно? Порошинъ смутился. — Но… Зина… вѣдь, я же мужъ, вашъ… — Нѣтъ, вы рѣшительно таки сошли съ ума! Ключъ въ замкѣ щелкнулъ, и дверь отперлась. Новобрачный хотѣлъ переступить порогъ, но въ дверяхъ, загораживая ихъ, стоя ла Зина. Ея брови были нахмурены, губы плот но сжаты, и лицо не предвѣщало ничего до браго. Она показалась мужу похожей на серди тую богиню, едва ли умѣвшую с м о т р ѣ ть нѣжно, цѣловать. — Потише! —сказала она.—Не смѣйте пере ступать за порогъ. Что вамъ нужно? Какъ смѣ ете вы стучать ночью въ дверь и безпокоить меня? Вы хотите, чтобы завтра же я пожалова лась на васъ Ивану Пла тоновичу, и чтобы онъ распекъ васъ за небреж ное отношеніе къ принятымъ на себя обязанностямъ и прочія неисправно сти по службѣ? Когда она говорила о неисправно стяхъ по службѣ, лицо ея освѣтилось, подбородокъ заірожалъ отъ смѣха, а въ глазахъ блеснули огоньки. — Вы смѣетесь, Зина? — Не думаю. Но вы скверно кон чите, Викторъ Петровичъ,если будете относиться къ службѣ такъ легкомыс ленно,— моя обязанность, какъ хоро шей жены, предупредить васъ. Что это? Чго съ вами? Вы жъ, кажется, не мальчикъ. Порошинъ печально посмотрѣлъ на жену. — Я не мальчикъ… но я вашъ мужъ. Зина. — Да? Зина поморщилась. — За это вы получили повышеніе по службѣ, и вамъ значительно увели чили окладъ. Вѣдь, кажется, такъ нуж но говорить объ этихъ вещахъ на ва шемъ служебномъ жаргонѣ? Вы далеко шагнули въ нашемъ банкѣ. Всѣ ваши служебные счета оплачены, и вы должны Воскресенье, 19-го декабря 1910 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ ЛЬ No 10172. ,Ю Ж Н ы И И Р А И Воскресенье, 19-го Декабря 1910 года. гглгарекая (ГагапзкаяІ усадьба ръ В гндсрскомь уьзцѣ. ‘!-■ оіап кая усадьО; в>. Кишинев скомъ уѣздѣ. Усадьба бессарабскаго нѣмца-колонистч мь Акксрманскомъ увалѣ. Молдавская <зба новѣйшаго типа. благодарить Бога за такой прекрасный, за такой бы стрый разсчеть. Иванъ Пла тоновичъ аккуратно распла чивается по всѣмъ счетамъ и векселямъ, а мнѣ кажется, чго вы намѣреваетесь пред ставить еще какіе то векселя къ уплатѣ? Не хорошо. „Нельзя одобрить!”, какъ сказалъ бы Иванъ Платоно вичъ. Вообще, если ваша служба такъ же хорошо пой детъ и впредь (а почему бы ей и не идти такъ?), вы лѣтъ черезъ пять будете однимъ и<ъ директоровъ. Развѣ это ви считаете ни во что? И вдругъ по какимъ-то не объяснимымъ причинамъ вы начинаете портиться. Молодая женщина съ сожа- лѣніемъ,— быть можетъ, и дѣланнымъ — п о ж а л а пле чами. А еще недавно вы бы ли такимъ образцовымъ, та кимъ многообѣщающимъ ра ботникомъ въ нашемъ бан кѣ! Что измѣнило васъ? — Вы виноваты въ эгомъ, 3ина! Вы… Лицо новобрачной потем нѣло. Она еще суровѣе сдвину ла бровки и спросила: — То есть? – Я люблю васъ, Зина… — А, вотъ оно что. Эго любопытно. Объ эгомъ сто итъ поговорить. Но намъ неудобно разговаривать стоя… Я возьму кресло. Вы прикатите, свое. Эго будетъ лучше! — Сядемъ въ… вашей комнатѣ, Зина? — Нѣтъ. Она схватила кресло и потащила къ двери; онъ сдѣлалъ то же. Мужъ и жена сѣли другъ противъ друга, онъ —возбужденный, съ пы лающимъ лицомъ, она—спокойная и біѣдная. Вытянувъ ножки, она каза лась такой маленькой, почти дѣвочкой, чуть не съ головою ушедшей въ кре сло, но въ ея вз.лядъ было что то странное и властное, что то засгавив шее мужа глядѣть на крошечную жен щину снизу вверхъ, Новобрачная вздохнула, и опять подбородокъ ея задрожалъ. — Итакъ, вы любите меня, Вик торъ Петровичъ? — Да, Зина. — И давно уже? Онъ опустилъ голову и молчалъ. Рождественская мясная ярмарка въ Англіи. — Эго интересно. Эго интересно потому, что когда то я сама любила васъ, Викторъ Петровичъ. Но вы не обращали вниманія на бѣдную дѣ вочку. Оза была такая незамѣтная и неинтересная, хотя честная дѣвочка, которая могла каждому открыто и прямо смотрѣть въ глаза. Неужели ее такъ скрасила золотая грязь? Онъ молчалъ. — Удивительно. Женщинъ обви няютъ въ пристрастіи къ нарядамъ, въ поклоненіи шелку, брилліантамъ и кружевамъ. Но, вѣдь, не вы ли, муж чины, виноваты въ этомъ? Отчего же вы не обращаете вниманія на дѣвочку въ ситцевой юбочкѣ и влюбляетесь въ нее, когда она кутается въ кружева? Она потрогала тяжелое платье, от дѣланное дорогимъ валансьеномъ, и сказала: — Хорошее платье, славное круже во. Не правда ли? У Ивана Платоно вича есть вкусъ… Скажите, почему вамъ нравится мучить меня, Зина? —- Оставьте громкія сло ва. Эго я такъ, между про чимъ. Да, я любила васъ, Викторъ Петровичъ,со всѣмъ жаромъ и пыломъ, на кото рые способна женская душа во дни первой любви. Вы знаете, мы жили въ одномъ домѣ, и изъ моихъ оконъ было видно ваше крыльцо. По ночамъ я сторожила вашъ приходъ. Вы иногда возвращались поздно, на раз свѣтѣ, и я не спала по цѣ лымъ ночамъ; прильнувъ къ стеклу, я глядѣла на поту хавшія звѣзды, на блѣднѣв шее небо и розовыя облака, плывшія на востокѣ передъ восходомъ солнца. Когда въ сонномъ переулкѣ звучали ваши шаги, я трепетала, какъ подстрѣленная птица. А вы. уставшій отъ безсонной но чи, вы проходили гордо и важно, какъ сказочный ца ревичъ, напѣвая что нибудь и нэ замѣчая пары нѣжныхъ гласъ, которые глядѣли на васъ изъ за края отогнутой занавѣски. Я мучилась, я терзалась сомнѣньями и спрашивала себя — гдѣ вы были? А какъ ревновала я, когда вы вздумали играть въ любовь съ Богучаровой, —помните, той блондиноч- кой, что жила черезъ домъ отъ насъ? Я знала, что вы играете съ ней, какъ кошка съ мышыо, но мнѣ отъ этого не было легче. Когда вы лазили черезъ заборъ изъ нашего сада въ ихъ садъ, — съ какимъ бы удовольствіемъ, ес- ли-бъ могла, я натыкала-бъ въ этотъ заборъ гвоздей! Однажды я почти рѣшилась это сдѣлать. А, вѣдь, я знала, что вы только играте съ Ли зой, и, въ сущности, разсуждая здра во, должна была радоваться и тор жествовать. Ахъ, мвѣ бы ю завидно даже мукамъ этой Лизы! Я съ удо вольствіемъ бы заняла ея мѣсто. Я знаю, вы начали бы мучить и меня, разска зывая мнѣ о своихъ побѣдахъ надъ женщинами, но иногда вы нѣжно бы жали мнѣ руки и даже небрежно цѣ ловали меня. Вы говорили бы мнѣ, какъ и ей: „прости, душка. Я не люб лю тебя,—вѣдь, любить не прика жешь сердцу,—ио ты мнѣ нравишься. Мнѣ кажется, что современемъ я бы могъ тебя полюбить. Теперь сердце Воскресенье, 19-го Декабря 1910 года ЮЖНЫЙ И Р А И 3 Среди друзей Евреи въ Іерусалимѣ. двери, медленно вернулась и кивнула головой. — Спокойной ночи! Дверь захлопнулась, ключъ щелк нулъ, пока Викторъ Петровичъ сто ялъ въ нерѣшимости передъ дверью, не зная, что предпринять. Все было кончено. Но вдругъ за дверью раз дался голосъ Зины. — Викторъ Петровичъ, подите ка ‘Малоизвѣстный эпизодъ изъ жизни Л. Н. Толстого. Послѣ покойнаго Андреева-Бурлака, го воритъ ,,Утро Россіи.“ сохранился раз сказъ о томъ, какъ въ Симбирскъ прі ѣхала какая-то петербургская дама съ му жемъ. Подойдя къ памятнику Карамиша, огороженному желѣзной рѣшеткой, супру жеская чета, вслѣдствіе свойй близору- на минутку сюда: у меня есть ска зать вамъ что то. Викторъ Петро вичъ поднялъ го лову. — Что, Зина? — А знаете, я васъ обманула. — Чѣмъ? — Вѣдь, въ моемъ сердцѣ да же до сихъ поръ что то таилось къ вамъ, Викторъ Пе тровичъ. И будь вы смѣлы и хра бры, искра вспых пула бы, и, быть можетъ, разгорѣ лось бы пламя. Мы грязные люди, но и грязнымъ лю дямъ возможно счастье. Не прав да ли? Знаютъ же счастье пауки, со вы, летучія мыши, змѣи, до кото рыхъ противно коснуться. Можетъ быть, счастье очи стило бы насъ отъ грязи,— кто знаетъ? Говорятъ, что любовь очищаетъ, какъ огонь. Мы убѣжали бы от сюда куда-нибудь далеко, туда, гдѣ бы насъ никто не зналъ, Викторъ Петровичъ. Но, теперь—конецъ. На дѣяться не на что… — Зина! — Вы рабъ и трусъ. Вы говорите о любви, однимъ глазомъ смотрите на любя щую женщину, а другимь— не подсматриваетъ ли за вами Иванъ Платоновичъ, могущій лишить васъ благъ, которыхъ вы такъ жаждете. О, какой вы ничтожный, ка кой безнадежный рабъ! Сту пайте и спите. Вы непре мѣнно будете директоромъ банка. Предсказываю, что вы непремѣнно будете имъ… Голосъ Зины сорвался и задрожалъ. Въ немъ послы шалось что то новое… быть мо-кетъ, слезы. • О чемъ? А. Грузинскій. К Ъ СТОПЪТІЮ БЕССАРАБІИ. мое занято”. Вы лгали бы мнѣ,какъ лгали бы ей, о сво ихъ успѣхахъ, но вашъ небрежный поцѣлуй все таки наполнялъ бы мое сердце блажен ствомъ. Если-бъ вы знали, какъ я любила васъ, Вик- юръ Петровичи! — А теперь… неужели въ ва шемъ сердцѣ ни чего не осталось отъ прежней люб ви? — Опомнитесь! Я зажму уши. Въ умѣ вы или нѣтъ? Что скажетъ Иванъ Платоно вичъ, если я шеп ну ему завтра о вашихъ странныхъ рѣчахъ? — Зина… — Тссс… Вы рискуете въ конецъ испор тить свою карьеру; я не ожи дала отъ васъ такого лег комыслія. Вы—какъ будто не вы, а какой то отчаянный, безшабашный человѣкъ. Не глупите. Неужели мѣсто директора… то есть, мѣсто одного изъ директоровъ, не улыбается вамъ? Она бросила платокъ, у котораго теребила кружево, на колѣни и продолжала грустно: — Иванъ Платоновичъ не любитъ шутить. Конечно, я не имѣю надъ нимъ преж ней власти, но въ обиду меня онъ не дастъ, и стоитъ мнѣ чуть-чуть на васъ пожало ваться, чтобы вы почувство вали его старые когти. Онъ умѣетъ всѣхь васъ, всю мо лодежь, держать въ ежовыхъ рукавицахъ. У этого малень каго сѣденькаго старичка •есть характеръ и воля. Знае те, я уважаю его за эго. Онъ старенькій, сѣденькій—сила, а вы—молодые, здоровые, красивые—что то трусливое и робкое, какая то жалкая, ничтожная моль. Ффф… ду нешь на васъ, и вы дрожите. Она поднялась съ кресла, покачала головой и сказала: — Ну, а теперь прощайте. Поздно, пора спать. Да и все у же переговорено у насъ, все выяснено. Я добрая и… же лаю вамъ пріятныхъ сно- вндѣній; желаю вамъ увидать себя однимъ изъ директо ровъ банка во снѣ. На яву это будетъ послѣ, а пока—во снѣ. Онъ посмотрѣлъ на нее умоляющи ми глазами. — Я люблю васъ, Зина,—прошеп талъ онъ. — Тссс… тише… что скажетъ Иванъ Платоновичъ?! Она съ дѣланнымъ ужасомъ развела руками, медленно откатила кресло отъ ,4 ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье, 19-го Декабря 1910 года. кости, несмотря на всѣ старанія, никакъ не могла прочесть, кому же воздвигнутъ этотъ монументъ. — Когда вернемся домой,—обратилась петербургская дама къ мужу,—пожалуйста, не забудь спросить объ этомъ кузена: онъ химикъ,—онъ все знаетъ. По мнѣнію петербургской дамы, химики ЯВЛЯЮТСЯ ВЪ РОССІЙСКИХЪ ПрОВПШІІа ІЬПЫХіЪ городахъ единственными спеціалистами по установленію лицъ, коимъ в благодарные граждане воздвигли монументы* Бъ ж и зни Льва Николаевича Толстого былъ одинъ такой эпизодъ, который сви дѣтельствуетъ, что описанная пеіерб.рг- скал дама вь россійской дѣйствительности вовсе не представляетъ какого-то уни кума. Кого, напримѣръ, іи кое учрежденіе долж но признать наиболѣе компетентнымъ въ вопросѣ, какія произведенія написаны тѣмъ или другимъ корифеемъ русской ли тературы? Этотъ вопросъ возникъ 7 января 1F62 года въ пресловутомъ третьемъ отдѣле ніи. Па Л II. Толстого поступилъ въ третье отдѣленіе доносъ, въ которомъ московскій жандармскій полковникъ Воейковъ сооб щалъ, что въ числѣ преподавателей от крытой имъ въ Ясной Полянѣ школѣ на ходится „здѣшній студентъ Алексѣй Со коловъ, состояшій подъ надзоромъ за уча стіе въ изданіи и распространеніи раз ныхъ запрещенныхъ антирелигіозныхъ со- чиненій“ и что „у Толстого, когда собра лись всѣ преподаватели, сказана была рѣчь, въ которой весьма многое было за имствовано изъ Белпкорусса.” Третье отдѣленіе на’аю разслѣдованіе. Управляющій его генералъ-маіоръ А. Л. Потаповъ рѣшилъ изслѣдовать ді.ло ab оѵо и первымъ вопросомъ поста илъ: что написалъ Л. Н. Толстой? СопствечшоручпО начертанная на доносѣ резолюція А. Л. Потапова гласитъ слѣ дующее. Приводимъ ее съ соблюденіемъ всѣхъ орфографическихъ особенностей: Зубной врачъ, выдернувъ паціенткѣ два больныхъ зуба: — Не согласитесь ли вы вырвать и третій? Это былъ бы у меня по счету тысячный. „Flieg. В].* С. В. Перловъ. Скончался 13 декабря, въ 4 ч. дня. ,,К а яс е т с я, Гр а ф ъ Л е в ъ !І и к о- л а е в и ч ъ А в т о р ъ: Ю ношества и Дѣтство,14 Воспоминаніе о Севастополѣ и и р о ч. Спро сить объ э т о м ъ у Поли. Мура това.44 Кто же былъ этотъ „полковникъ Мура товъ,44 который явился спеціалистомъ по библіографической части? Кто, въ самомъ дѣлѣ, является вполнѣ компетентнымъ указателемъ, что н когда издалъ въ св І’.тъ авторъ? Главное управленіе цензуры? — Нѣтъ. Министерство народнаго просвѣщенія? — Пѣлъ. Академія наукъ? Тоже нѣтъ. Бъ этомъ вопросѣ компетентнымъ ^рож деніемъ является только… округъ корпу са жандармовъ, въ предѣлахъ которыхъ проживаетъ данный писатель. Полковникъ Муратовъ въ то время за нималъ должность штабъ-офицера нерпу са жандармовъ, находящагося въ Тульской губерніи. „Жандармъ все знаетъ,44 — пользуясь логикой петербургской дамы, рѣшилъ ге нералъ Потаповъ, н ,.секрета41 предло жилъ ему отвѣтить, какія произведенія на писаны Л. II. Толстымъ—ІО и о с т ь и дѣтство (sic) дѣйствительно ли о и напи саны имъ, или только кажете я. Но крайней мѣрѣ, самъ управляющій третьимъ отдѣленіемъ генералъ Потапозъ, вершившій судьбы многихъ и многихъ русскихъ ли тераторовъ, въ томъ числѣ и судьбу Л. Н. Толстого, положа руку на сердце,—хотя и въ секретной бумагѣ,—сознается, что ѳчу только кажется, что гр. Л. Н. Тол- смьсь. Двадцать лѣтъ безъ сна Недавно въ Соединенныхъ штатахъ умеръ бывшій начальникъ полиціи го рода Гакелстоуна (штатъ Ныоджер- сей) Аленцо Уайръ, въ продолженіе многихъ лѣтъ интересовавшій меди цинскій міръ… Уайръ цѣлыхъ двад цать лѣтъ страдалъ безсонницей. По его показанію, онъ въ буквальномъ смыслѣ слова за все это время не зналъ ни минуты сна. Недугъ Уайра начался послѣ того, какъ его коснул ся ударъ молніи. Долгое время послѣ этого онъ страдалъ глухотою, отъ ко торой, однако, ему удалось вылечить- ся. Но затѣмъ глухоту смѣнила без сонница. Цѣлыя ночи подрядъ Уайръ бодрствовалъ, а днемъ ложился на нѣкоторое время въ постель, чтобы хоть полежать съ закрытыми глазами. Не будучи уже въ состояніи нести по лицейскія обязанности, „человѣкъ, ли шенный сна“, принялъ предложеніе мѣстной желѣзнодорожной компаніи нести постоянное ночнее дежурство на главной станціи. Самое замѣчатель ное, это—то, что общему состоянію больного безсонница, повидимому, не вредила. Во время послѣдней болѣзни Уайръ также не зналъ сна, но смерть его. по удостовѣренію врачей, была вызвана причинами, съ безсонницей не имѣющими ничего общаго. — Вы, баронъ, постоянно въ костюмѣ авіатора. Вѣроятно, вы много летаете? — Нисколько! Но н а д о же поощрять новый спортъ. .Flieg. ВІ.“ Харьковъ. Типографія „Южнаго Края44. ‘Суиская ул~ д. А. А. Іоѳвфовяча, No 13 стой будто бы написалъ „Юность и Дѣт ство,” „Воспоминаніе о Севастополѣ” в что-то „прочее.”