Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье, 19-го Августа 1907 года. -Забыты» слова. (Стихотвореніе въ прозѣ). Я сижу у себя въ ком натѣ, въ мягкомъ, покой номъ креслѣ, и думаю. Въ комнатѣ темно, стоитъ ночь, шторы спущены, и только вспыхиванья ка мина бросаютъ краснова тый отблескъ на старин ную мебель, на выцвѣт шіе портреты по стѣнамъ; предметы оживаютъ и ка жутся загадочными, фан тастическими существа ми. Мѣрно, тоскливо и до ужаса однотонно ти каютъ на каминѣ старин ные англійскіе часы въ бронзовой оправѣ; тикъ- такъ, тикъ-такъ.,. Кажется, будто водяныя капли, сочась, падаютъ внизъ и, ударяясь о ка менныя плиты, произво дятъ этотъ однообразный шумъ. Въ головѣ тупо и упря мо ворочается неопредѣ ленная мысль. На дворѣ шумитъ не погода, завываетъ вѣтеръ, а за окномъ качается ста рый тополь и гулко сту читъ въ стекло голыми, холодными вѣтвями. Бѣдный тополь! Въ ясный лѣтній день онъ выпрямляется, тре пещетъ листьями и,гордо поднимая вершину, улы баясь, смотритъ на солнце. И тогда онъ счастливъ. Теперь не то: со страш нымъ скрипомъ гнетъ и качаетъ его вѣтеръ, а онъ хрипитъ и надрывает ся, борясь за свое право жизни. Въ борьбѣ есть счастье. Но зачѣмъ онъ стучапъ^ко мнѣ? Что могу дать ему я? Я прожилъ больше половины жизни, гораздо больше, позади —вся она, а впереди только безграничная темь, пустая, холодная, жуткая… И я начинаю думать, усиленно думать, мучительно стараясь вспомнить что-то, какія-то слова, значеніе которыхъ такъ близко и дорого, но звукъ которыхъ за былъ, потерялъ гдѣ-то на жизненной до рогѣ. Когда-то, какъ страшной и чудесной силой, ворочалъ я ими горы, свергалъ одни кумиры и возносилъ другіе, молился имь, плакалъ отъ умиленія и радости при одномъ ихъ звукѣ, и вотъ теперь— забылъ ихъ… Почему?.. Не потому-ли, что, ставъ старикомъ, пересталъ понимать ихъ и выбросилъ на улицу,5 какъ ненужную болѣе ветошку, или, быть можетъ, міръ перемѣнился, и они утратили свою чудодѣййтвенную силу? О, нѣтъ! Они здѣсь, они подлѣ, я это знаю, я чувствую ихъ. Прочь же безумная, безобразная ста рость, прочь нудная, тоскливая, безпо лезная жизнь,—я хочу молодости, хочу счастья, веселья, хочу жизни, настоящей жизни! Но вспомнить… Ахъ, я не могу вспо мнить ихъ! Зачѣмъ стучишь ты ко мнѣ, старый другъ? Слова потеряны, и мы умремъ вмѣстѣ, когда-нибудь въ скверный осенній день, и солнце не будетъ играть своими золо тистыми лучами на металлической крышкѣ нашего гроба. Мы умремъ вмѣстѣ. Я дѣйствительно зналъ ее милымъ ре бенкомъ. Это была высокая, стройная, точно молодая пальма, смугляночка съ миндалевидными зелеными глазами, пу шистой, слегка распущенной косой и по разительно крохотными ножками. Гово рили, что отецъ ея былъ грузинъ, и прав да: .юга родного на ней сохранилась примѣта”. Во всемъ сказывалась гор ная порода: и стройность, и матово смуглый цвѣтъ лица, и разрѣзъ страст ныхъ глазъ, и слегка чувственный ротъ съ чудными бѣлыми зубами. Даже въ манерѣ ходить сквозило что-то горное, граціозное и дикое. Она была худа, но не болѣзненной худобой, а точно вся со- Проектъ памятника Н. В. Гоголю. На Арбатской площади въ Москвѣ. ^ На скучномъ кладбищѣ за городомъ, выроютъ мнѣ яму и бережно опустятъ въ нее жалкіе останки старика. Весной свѣжій холмъ покроется веселой зеленью, и беззаботные воробьи станутъ чирикать надъ нимъ. А ты, срубленный, будешь валяться подъ моимъ окномъ, охраняя жилище своего друга. Но тщетно. Прійдутъ люди, пере ставятъ мебель, снимутъ со стѣнъ порыжѣвшіе портреты и замѣнятъ ихъ новыми. Потомъ подни мутъ тяжелыя, пыльныя шторы, и радостные лучи свѣта ворвутся въ комна ту и запляшутъ на мрач ныхъ обояхъ. И все оживетъ кру СОМЪ. Зачѣмъ стучишь ты, старый товарищъ? Мы оба осуждены на смерть, а она не минуетъ своихъ жертвъ. Ахъ, мой старый, мой вѣрный тополь! Наше прожито: молодость идетъ на смѣну. Каминъ тухнетъ. По слѣдній отблескъ заиг ралъ на противоположной стѣнѣ, огонь вспыхнулъ, и нѣтъ его. Это жизнь умерла. Ахъ, не стучи, пере стань, старый товарищъ! Вѣдь, слова забыты. Л. Абрамовичъ. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 9163. ,10 ЮЖНЫЙ КРАЙ Профессоръ князь Е. Н Трубецкой. Лидеръ партіи .мирнаго обновленія”. ставлена изъ нервовъ и мускуловъ. Учи лась она въ одномъ изъ дорогихъ пан сіоновъ и, пріѣзжая къ роднымъ, заража ла хохотомъ и весельемъ весь домъ. Чрезвычайно чуткая и отзывчивая къ людскому горю, она, не зная ласки ма тери. не видя любви, до безумія люби ла цвѣты, животныхъ, книги, а особенно дѣтей, превращаясь сама въ ребенка, а вмѣстѣ съ тѣмь наряду съ добротой у нея были какія-то дикія выходки зло бы и раздраженія, вызванныя, быть мо жетъ, ея нелегальнымъ положеніемъ и вѣчно поднятымъ нервно настроеніемъ и болѣзненнымъ самолюбіемъ. Жила она у дальнихъ родныхъ, которые старались дать понять, что она вовсе не родня, да и слава Богу, ужъ очень она была по рядочна и правдива. Мать не признава лась, что у нея есть дочь, и, вый дя замужъ за богатаго человѣка, разы грывала нѣжную мать и добродътельную жену. Когда я однажды спросилъ дѣвушку про мать, она вспыхнула, и на рѣсницахъ ея повисли слезы. „Мать?—прошептала она, у меня не было матери”, и поспѣ шила перемѣнить разговоръ. Окончивъ курсъ, полная надеждъ, ждала она чего- то въ жизни, и вь миломъ ребенкѣ ста ла проглядывать будущая женщина. Ви дѣлъ я ее на вечерѣ. Одѣтая въ легкое розовое платье, отдѣланное чайными ро зами, легко и граціозно скользила она по паркету. Вся зала глядѣла на нее. Танцовала она обворожи тельно, даже не сознавая этого. И когда она, танцуя лезгинку, вскиды вала вверхъ худенькія, затянутыя въ перчатки руки и, наклонивъ темно- русую головку, плыла по залѣ, каза лось, сама Тамара сошла съ горныхъ вершинъ Кавказа. Никто бы не на звалъ ее красивой, но въ ней было столько чарующей прелести, столько нѣ ги и ласки. Затѣмъ я какъ то сразу по терялъ ее изъ виду и только слышалъ, что она гдѣ то служитъ, работаеть, живетъ въ бѣдности, разставшись съ родными, часто болѣетъ, и въ ней труд но узнать прежняго прелестнаго ребенка. Не осталось прежней живости, выпали роскошные волосы, затихъ голосистый смъхъ. Ея родные отзывались о ней,какъ о неблагодарной, злой, но я не вѣрилъ имъ. Ужъ очень они прославляли свою доброту и скрывали семейныя дѣла, въ которыхъ сквозила какая-то грязь. Это были низкіе люди, и пословица на нихъ оправдалась вполнѣ: „Богъ шельму мѣ титъ”. Всѣ они были какіе-то Богомъ обиженные, вѣчно и всѣ больные. Прошло шесть лѣтъ. Однажды на одной изъ станцій Николаевской дороги я смотрѣлъ на подходящій поѣздъ. На пло щадкѣ вагона стояла она или, вѣрнѣе, ея тѣнь. Она какъ-то вся согнулась, пожел тѣла, на лицѣ появилось выраженіе гру сти, на лбу и около рта легли морщины, а въ милыхъ глазахъ было столько за таеннаго горя… По моему разсчету, ей бы ло 22 — 23 года, но не лѣта старятъ, а горе. Въ черномъ гладкомъ платьѣ, съ гладко зачесанными волосами, это было олицетвореніе скорби. Вотъ она закашля лась, поднесла ко рту платокъ, и на немъ появились алыя пятна крови. По ѣздъ тронулся, и еше разъ мелькнуло блѣд ное лицо съ печальными глазами и скры лось. И мелькнули передо мною темныя косы, залъ, скверкающій огнями, чайныя розы въ волосахъ и на груди, розовое платье и розовыя надежды, а гдѣ-то се ребристой трелью прозвенѣлъ молодой смѣхъ. Вскорѣ послѣ этого я видѣлъ ея мать въ вагонѣ. Она ѣхала съ семьей, окруженная роскошью и, вѣроятно, счи тая себя правой и добродѣтельной ма троной, отнявъ имя и ласку у обреченной на горе и одиночество дочери, пущенной въ свѣтъ, благодаря минутной забавѣ. Я слышалъ, какъ она, о чемъ то говоря,гром ко вздохнула и пропѣла- слабымъ голо сомъ: „Боже, какъ тяжела жизнь!” Я по смотрѣлъ на брилліанты, сверкавшіе въ ушахъ и на пальцахъ, посмотрѣлъ на тысячную рогонду, на дѣтей и мужа, ста равшихся устроить ее поудобнѣе, и пере до мной мелькнула черная фигурка, груст ные глаза и алыя пятна на бѣломъ платкѣ. Г. А. С -Ъ . . ,,/ѴѴ »• г – Изъ те а тр а л ь н ы х ъ воспоминаній. Извѣстный въ свое время актеръ Вы ходцевъ, славившійся перевираніемъ словъ и цѣлыхъ фразъ, любилъ прибъ- гать къ такъ называемымъ „фортелямъ”, не брезгая никакими средствами для ихъ изученія. Встръчаетъ однажды Выходцева на ули цѣ знакомый актеръ. Первый идетъ очень быстро, разсѣянно смотря по сторонамъ. — Здравствуйте!… — останавливаетъ его актеръ, хватая за руку,—куда спѣ шите’?… — Не задерживай, голубчикъ,—гово ритъ Выходцевъ, вырываясь, —развѣ ты не слышалъ? Звѣринецъ къ намъ съ обезьянами пріѣхалъ…. • – Ну?… — Такъ вотъ я и иду къ нимъ—фор телямъ поучиться… Въ лучшемъ видѣ докажутъ!.. Послѣ посѣщенія звѣринца Выходцевъ сталъ еше больше фортелить. На одной изъ репетицій онъ очень важно говоритъ суфлеру: — Ты мнѣ въ этомъ мѣстѣ не пода вай!.. Тутъ будетъ фортель, а потомъ ап плодисментъ, такъ ты обожди!.. Спектакль. Выходцевъ не въ духѣ, играетъ неважно. Въ третьемъ актѣ дѣлаетъ свой „фортель”. Въ публикъ ни щелчка. Суфлеръ молчитъ. — Подавай-же!.,.—шепчетъ Выходцевъ, смотря въ суфлерскую будку,–ну!.. ну!.„ — Фортель!… шепчетъ въ свою оче редь суфлеръ, рѣшившійся поиздѣваться надъ Выходцевымъ.—Фортель!… и Печальнымъ!.. Воскресенье, 19-го^Августа 1907 года. ЮЖНЫЙ КРАЙ Императрица Китая. Съ послѣдняго фотографическаго снимка, сдѣланнаго въ ея саду. По правую руку отъ богдыханши стоятъ двѣ придворныя дамы, а по лѣвую руку-главный придворный евнухъ. Лодка, приспособленная нъ сухопутному передвиженію, изобрѣтенная Равальери. 1) Возвращеніе на сушу. 2) По дорогѣ къ рѣкѣ. 3) Спускъ въ рѣку. 4) Въ дорогѣ. Марно-Вовчокъ, Марья Апексаншговна !ѵ арковичъ, извѣстная писательница, недавно скончавшаяся. 11 Воскресеньо, 19-го Августа, 1907 года. ,12 Воскресенье, 19-го Августа 1907 соті,. ЮЖНЫЙ КРАЙ — Фортель уже прошелъ…—Подавай!.. — Апплодисментъ!… — Апплодисмента не будетъ!… По давай, чортъ тебя побери!… Суфлеръ сжалился и сталъ подавать. * * * Въ провинціальномъ городѣ шла ста ринная французская мелодрама. Артист ка, игравшая заглавную роль, должна была весь послѣдній актъ лежать въ гробу. На несчастье, премьерша оказалась суевѣрной и лечь въ гробъ не пожела ла, прося замѣнить ее кѣмъ-нибудь дру гимъ. Среди артистовъ желающихъ так же не оказалось. Тогда обратили внима ніе на молодого безусаго солдатика, статиста съ женоподобнымъ лицомъ. Антрепренеръ подзываетъ его къ себѣ. — Надѣнешь саванъ и ляжешь въ гробъ?… — Такъ точно… — Лежать смирно, не шевелясь… По нялъ?… — Такъ точно-съ… Одѣли солдатика въ саванъ, положили въ гробъ, а надъ головой повѣсили лам паду съ зажженной стеариновой свѣчкой. Поднимается занавѣсъ. Оплывшая свѣч ка начинаетъ капать солдатику наносъ.’ — Ммм…—мычитъ онъ, стараясь не шевельнуться,—ммм… ммм… Свѣчка продолжаетъ капать. На носу образовывается довольно солидное стеа риновое возвышеніе. Наконецъ, солдатикъ не выдерживаетъ. Продолжая мычать, поднимается изъ гро ба со скрещенными руками, задуваетъ свѣчку и опять ложится на прежнее мѣсто. Благодаря гомерическому хохоту публи ки, занавѣсъ пришлось опустить. Курзалъ въ г. Анапѣ, Кубанской области. Грязевыя ванны въ лечебницѣ В. А. Будзинскаго въ Анапѣ. теченія, мое судно будеть подвигаться со скоростью десяти миль, а идя внизъ по теченію—со скоростью тридцати миль въ часъ. То же самое происходитъ еъ лета тельной машиной. Вотъ почему такъ трудно опредѣлить ея точную скорость. Передъ своимъ первымъ воздушнымъ путешествіемъ Сантосъ-Дюмонъ не зналъ, будетъ ли онъ страдать отъ морской, или, лучше сказать, воздушной болѣзни или нѣтъ. Онъ думалъ, что колебанія въ вертикальной плоскости летательной ма шины будутъ имѣть такія же послѣд ствія. какъ подыманіе и опусканіе судна на морѣ. .Но я не ощутилъ никакого раскачи ванія на моемъ воздушномъ суднѣ. Хотя во время нѣкоторыхъ моихъ путешествій говорили, что была замѣтна довольно значительная боковая качка, но я никогда не страдалъ морской болѣзнью. При под нятіи и опусканіи воздушнаго судна не ощущается никакихъ толчковъ; оно не сется впередъ спокойнымъ скользящимъ движеніемъ; при этомъ раскачиваніе про исходитъ менѣе часто и менѣе быстро, чѣмъ на морѣ, и такъ спокойно, что можно вычислить длину описываемой ду ги. Толчки на морскихъ судахъ происхо дятъ главнымъ образомъ отъ того, что носъ и корма поочередно поднимаются изъ воды и снова въ нее погружаются. Воздушное же судно никогда не покида етъ своей стихіи ни цѣликомъ, ни ча стями. Харьковъ. Типографія „Южнаго Края”, Сумская улица, No 13. Разныя разности. Впечатлѣнія новаго воздухоплава теля. Сантосъ-Дюмонъ недавно написалъ книгу, озаглавленную „Въ воздухѣ1*, въ которой описываетъ ощущенія, пережи раемыя воздухоплавателями во время своихъ путешествій высоко надъ поверх ностью земли. „Когда вылетите на обык новенномъ аэростатѣ,—говоритъ онъ,— вы несетесь по вѣтру и, слѣдовательно, не чувствуете его. Поэтому первое впе чатлѣніе находящагося на летательной машинѣ —это удивленіе при ощущеніи движенія впередъ. Я былъ удивленъ, когда почувствовалъ, что вѣтеръ дуетъ мнѣ прямо въ лицо, и мое пальто развѣ- валось совершенно такъ же, какъ на па лубѣ океанскаго парохода. „Воздухоплаваніе лучше сравнить съ плаваніемъ на рѣкѣ подъ парами. Оно совершенно не походитъ ни на какое плаваніе подъ парусами, и когда возду хоплаватель говоритъ,что онъ лавируетъ, онь прибѣгаетъ къ ничего не значащему сравненію. Но аналогія между воздухопла ваніемъ и плаваніемъ по теченію рѣки полная. Когда вѣтеръ совершенно отсут ствуетъ, то плаваніе въ воздухѣ совер шенно схоже съ плаваніемъ неспокойномъ озерѣ. Если же есть вѣтеръ, а мой мо торъ несетъ меня со скоростью двадцати миль въ часъ, то я нахожусь въ поло женіи капитана парового судна, двигающа гося вверхъ или внизъ по рѣкѣ со ско ростью двадцати миль въ часъ. Предпо ложимъ, что теченіе ръки равняется де сяти милямъ въ часъ Тогда, идя противъ