Ілюстрований додаток до номеру газети “Южный Край”. Щотижневе видання.
КРАСНЫЯ Т Ш . і. Возвращеніе [въ Россію. Когда бродишь и мѣняешь города, словно перчатки,— — жизнь множится. Она не укладывается день въ день ровно, однообразно, аккуратно, словно книги на библіотечной полкѣ. Напротивъ, — она пестритъ, волнуетъ, тревожитъ мысль, удесятеряется въ своемъ объемѣ. Тутъ иныя мѣры, иныя границы. И все таки никогда еще мнѣ не при ходилось переживать такихъ исключи тельныхъ, яркихъ и совершенно неожи данныхъ дней, какъ въ послѣднее время. Дѣйствительно, каждый часъ множил ся и походилъ на недѣлю. Теперь, когда оглядываешься на эти дни съ сравнительнымъ спокойствіемъ, кажется, что протекли мѣсяцы, а между тѣмъ вся сумма впечатлѣній, пережива ній, наблюденій и встрѣчъ развернулась на протяженіи десяти -двѣнадцати дней. Нико да еще мое сердце не наполня лось такою бѣшеной злобой и нена вистью. Я даже не считалъ себя способнымъ на нихъ. Съ другой стороны — – разгорало.ь чувство любви, жало сти, человѣчности и солидарности. Такая любовь, которая надолго освѣ Сэръ Фрэнчъ, фельдмаршалъ англійской арміи. В О Й Н А . Король Италіи Викторъ-Эммануилъ ill, предсѣдательствовавшій въ итальянскомъ со вѣтѣ министровъ, постановившемъ не при соединяться къ выступленію Австро-Венгріи и Германіи. Энверъ-паша, турецкій военный министръ, глава гер манофильской партіи. нычъ ночнымъ небомъ, именно полземъ, потому, что путь нашъ почти удвоился. Остановки на станціяхъ, вмѣсто пяти десяти минутъ,— —- часъ и два часа. Такихъ дней никогда не приходилось переживать. У всѣхъ были напряжены нервы. Въ самомъ воздухѣ носилось странное мучительное волненіе. Всѣ чего то ожидали, къ чем,-то при слушивались. И когда послѣ Варшавы садилось солнце, широко разбѣжались по полю красныя тѣни, окутали пурпуромъ стан ціонныя постройки,— тревога вырасла, точно принесъ ее вечеръ. Уже было ясно для всѣхъ: — Война. И это слово перебѣгало съ однихъ устъ къ другимъ. Повторялось всѣми. Сливалось въ какой то зловѣщій му чительный шепотъ: Война… Война… Война… И. ВЪ ПАРИЖЪ. Теперь я постараюсь передать по по рядку всѣ эти исключительныя впечат лѣнія. Отправляясь въ путь, я ожидалъ со бытій. Я уже спѣшилъ. Принцъ Уэльскій. вступившій въ ряды дѣйствующей англійской арміи. щаетъ душу, озаряетъ ее всю, будто пробѣжалъ серебряный ручей. И вся эта гамма чувствъ — — на протяженіи десяти, двѣнадцати дней. Я имѣю въ виду мои послѣдніе дни въ Парижѣ, затѣмъ путь по Германіи, уже охваченной пожаромъ слѣпого че ловѣконенавистничества, уже звенящей своей солдатчиной и юнкерствомъ. Наконецъ, путь по Россіи. Послѣ Ковелясъ жадностью ловится каж дое слово, каждый слухъ, каждое извѣстіе. Нервное напряженіе вырастаетъ до послѣдней степени. И въ такомъ состояніи, съ лихора дочно-возбужденными глазами, безъ сна, въ биткомъ набитомъ, задушенномъ ва гонѣ мы полземъ къ Кіеву подъ чер- Но я, какъ и другіе, не думалъ, что они наступятъ такъ скоро. Одинъ мой знакомый уже на сѣвер номъ вокзалѣ въ Парижѣ говорилъ мнѣ спокойно и увѣренно; — Это не дѣлается такъ скоро. Сна чала мобилизація въ Россіи, затѣмъ въ Германіи. Но раньше, чѣмъ черезъ не дѣлю, вмѣшательства Германіи ожидать нельзя. Воскресенье, 10-го Августа 1914 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ . КЪ No 12208. ,3 Война намъ со стороны Германіи,— — объ этомъ еще не думали здѣсь. Въ крайнемъ случаѣ дог.ускали: — Вмѣшательство. И напротивъ, этой войны ожидала Франція, Столица заволновалась уже въ мо ментъ предъявленія Сербіи австрійскаго ультиматума. Согласіе Сербіи почти со всѣми пунк тами этого ультиматума было встрѣчено съ разочарованіемъ, и, наконецъ, объ явленіе войны Австріей сразу повысило температуру. Въ этотъ день я былъ на процессѣ Кайо въ маленькомъ старинномъ залѣ суда, превратившемся въ настоящую ба ню, благодаря обилію публики. Я записывалъ нѣкоторыя свидѣтель скія показанія. Прислушивался къ вопросамъ Лабори. Этотъ громадный, четыреугольный мужчина въ своей черной тогѣ, съ го- лссомъ, полнымъ увѣренности, иногда заставляющій вздрагивать всю залу сво имъ окрикомъ,—производилъ впечатлѣ ніе льва. Подсудимая, прижатая въ правый уголъ, сидѣла утомленная до послѣдней степени, блѣдная, поникшая; нервно сжа ла на колѣняхъ руки въ длинныхъ чер ныхъ перчаткахъ. Въ это утро, каждый, кто заговорилъ бы о войнѣ Германіи и Франціи, Герма ніи и Россіи, былъ бы дружно осмѣянъ. Но вотъ, мы вышли изъ залы суда. Мы еше обсуждали данныя за и про тивъ оправданія. И вдругъ эти крики газетчиковъ. Нервное оживленіе улицы, которое такъ особенно чувствуется въ Парижѣ. Австрія объявила войну Сербіи! — Австрія… Сербія!.. — Бѣлградъ!.. Эти слова повторялись всѣми. Варьировались на десятки ладовъ, и въ первый же моментъ къ нимъ присое динилось новое, можетъ быть, самое важное, самое серьезное: Россія! — Россія не останется молчаливой свидѣтельницей сербскаго разгрома! Слѣдуетъ замѣтить, что здѣсь, въ Па рижѣ, въ концѣ концовъ, всѣ были бо лѣе освѣдомлены, болѣе подготовлены къ событіямъ, чѣмъ въ Россіи. Изъ расказовъ многихъ пассажировъ уже въ Россіи, я убѣдился, что еще шестнадцатаго и семнадцатаго они спо койно сидѣли на своихъ мѣстахъ, тогда какъ въ Парижѣ уже четырнадцатаго не вѣрили въ миръ и видѣли въ австрій скомъ наступленіи только провокацію по отношенію къ Россіи. Уже пятнадцатаго началось бѣгство русскихъ на родину. Итакъ— — Австрія объявила войну. На углу бульваровъ Монпарнасъ и Распай находится одно изъ наиболѣе интересныхъ въ Парижѣ кафэ а la Ro tonde. Это своеобразный клубъ, гдѣ пьютъ, знакомятся, спорятъ, горячо обсуждаютъ событія дня, играютъ въ карты, домино, шахматы, Собираются журналисты, художники поэты, артисты. Масса оригинальныхъ лицъ, любопыт ныхъ типовъ. Когда-нибудь я разскажу объ этомъ подробнѣе, пока же мнѣ хочется отмѣ тить какъ быстро забился здѣсь пульсъ. Планъ Намюра и его фортовъ. Общій видъ Люксембурга. Нѣмцы начали кампанію противъ Франціи вступленіемъ па территорію вели каго герцогства Люксембургъ и занятіемъ его правительство оныхъ учреж деній. Захватъ Люксембурга входилъ въ планъ наступленія германской арміи на французовъ Великая герцогиня люксембургская Марія Аделаида, унаслѣдовавшая престолъ за прекра щеніемъ мужской линіи. Адмиралъ Чарльзъ Мадденъ, начальникъ штаба главнокомандую щаго англійскимъ флотомъ. картина распредѣленія германскихъ воздухоплавательныхъ станц.и Вѣдь, кафэ – кусочекъ жизни, кусо чекъ общества. Можно утверждать, что Парижъ жи ветъ въ своихъ кафэ. Здѣсь дѣлается биржа и политика. Совершаются торговыя сдѣлки и… — политическія убійства (Жоресъ). Въ „Ротондѣ”, какъ называютъ это кафэ русскіе эмигранты, сразу перемѣ нились темы разговоровъ. Молодежь стала серьезнѣй, сосредото ченнѣй. Споры о выставкахъ, о футуристахъ, кубистахъ, послѣдней книжкѣ Вилли, смѣнились разговорами о войнѣ. И характерно—эти разговоры близко подходили къ грядущимъ событіямъ, по чти предугадывали ихъ, предугадывали и газеты, которыя теперь покупались на расхватъ: Россія готовился къ мобилизаціи. Германія присоединяется къ Австріи. Каждую Г ми нуту можетъ вспыхнуть всеевропейскій пожаръ. Прошлогодняя балканская война была своеобразнымъ прологомъ. Такъ говорили, такъ писали. Опредѣленно высказывались опасенія за судьбу Пуанкарэ и его броненосцевъ. Но Пуанкарэ прибылъ. Ему устроили торжественную встрѣчу. Парижъ въ этотъ день буквально ли ковалъ. Уже изъ этого ясно, насколько всѣ близко чувствовали опасность. Вечеромъ въ кафэ-клубѣ появился ре дакторъ тулузской газеты (отдѣленіе въ Пазижѣ). одинъ изъ журналистовъ, со путствовавшихъ президента въ его по ѣэдкъ. Съ настоящимъ восторгомъ онъ дѣ лился съ нами своими отрывочными впе чатлѣніями о Россіи, свѣдѣніями о за бастовкѣ и т. д. Но даже мы, русскіе, не могли оста ^виться на этой темѣ. Волновало другое, посыпались десят- ки вопросовъ, и французскій журналистъ °Тъ Исаакіевскаго собора сразу пере ^гнулъ къ текущей французской дѣй- ! ‘твительности: — Военныя приготовленія несомнѣн- ЧЫ. Мѣры приняты. Мы готовы. Не се годня, завтра—мобилизація.Франція на- ^Нунѣ великихъ событій. И какъ истинный французъ, онъ не ^гъ не добавить: —■ Послѣ десятковъ лѣтъ эльзасцы -Нова увидятъ французскія войска и ^сДныя побѣдныя знамена! Его слова были покрыты дружными 8°згласами: —- Да здравствуетъ Франція! — Да здравствуетъ Россія! Этотъ вечеръ былъ вечеромъ тревоги иволненій. Русскіе эмигранты, среди которыхъ у меня было много знакомыхъ, говорили: __ О, если бы можно было вернуться въ Россію, стать подъ ея знамена!… Если бы вы знали, какъ тяжело, какъ горько быть на чужбинѣ въ такую ми нуту! Нѣкоторые возвращались къ этой те мѣ почти со слезами на глазахъ. Была и другая тревога: — Какъ жить? „Придется буквально голодать, такъ какъ Франція будетъ отрѣзана отъ Рос сіи. А цѣны на продукты уже сегодня начали подниматься”. „Примите во вниманіе, что въ случаѣ мобилизаціи, Парижъ на три—четыре дня останется безъ хлѣба”. Вечеръ тревоги и волненій, Въ Парижѣ нѣтъ центра. Это его особенность. Но въ минуту волненій, точно для то го, чтобы окунуться въ толпу, принять или узнать ея настроеніе всѣ устремляются на большіе бульвары, Такъ было и въ этотъ вечеръ. Автобусъ „И”, проходящій до самой ре дакціи „Matin”, былъ буквально перепол ненъ публикой, Всѣ волновались, оживленно спорили, почти кричали. И не ошиблись. На бульварахъ было свое настроеніе. Давно уже Итальянскій бульваръ не имѣлъ такого хаотичнаго исключитель наго вица. Манифестація противъ войны. Залитая яркимъ свѣтсмъ кафэ, сине матографовъ и колосальныхъ электриче скихъ рекламъ — по улицѣ и тротуарамъ неслась громадная толпа, болѣе десяти тысячъ человѣкъ, преимущественно ра бочіе Крики, возгласы, шумные разговоры и глухой непрерывный топотъ ногъ, — Миръ, миръ, миръ! Дыханіе толпы захватывало, увлекало. То загоняло въ кафэ, то выбрасывало на улицу или вмѣстѣ съ оторваннымъ пото комъ заносило въ узкій переулокъ. Примчалась полиція, были вызваны войска. Крики и топотъ ногъ усилились. Стучало въ вискахъ отъ этого взвол нованнаго, шумнаго человѣческаго моряі Началась свалка, которая всегда и вез дѣ носитъ нелѣпый и грубый характеръ. Были пущены въ ходъ палки и стулья кафэ. Черезъ полчаса манифестація была раз сѣяна, и бульваръ принялъ еще болѣе необычайный видъ. Полиція приказала убрать всѣ столики и стулья въ кафэ, и теперь они громозди лись другъ на друга, напоминая настоя щія баррикады. : Сразу тишина, сразу безлюдье, и въ яр комъ свѣтѣ своихъ огней, но совершенно пустые, бульвары производили какое-то жуткое, непріятное впечатлѣніе. Я сказалъ бы, что это было „теоретиче ская” манифестація. Конечно, миръ. Конечно, война ужасна. Необходимо принять всѣ мѣры, испро бовать всѣ мирные пути прежде, чѣмъ оба явить это слово: —■ Война,— — короткое, какъ ударъ молота и красное, какъ кровь. Но если бы манифестанты хоть на день заглянули впередъ, если бы они услыша- ли хоть намекъ на выступленіе Германіи, —манифестація мира, мгновенно превра тилась бы въ манифестацію войны. Нѣмецъ, германецъ—уже одного этого слова достаточно, чтобы французъ заку силъ губы. Италія связана союзомъ съ Австріей. Это болѣе, чѣмъ противоестественно. Это какой то политическій суккубатъ, потому, что для итальянца, австріякъ _ синонимъ всего грубаго, лицемѣрнаго, подлаго и враждебнаго. Взглядъ, съ которымъ трудно не согла ситься, Я жилъ въ Италіи и видѣлъ эту йена висть къ австрійцу. Она сказывалась во всемъ и постоянно. Въ крупномъ (Тріестъ, Фіумэ) и просто въ уличнымъ мелочахъ. Въ срединѣ мая этого года по рим скимъ улицамъ шлялись австрійскіе по лутуристы или полупаломники. — Полушпіоны, какъ говорили мнѣ милые итальянскіе друзья. ЮЖНЫЙ КРАЙ, Воскресши,в, 10-го августа 1011 года. Воскресенье, 10 -го августа UH 1 іода. ЮЖНЫЙ КРАЙ. Л1’* и его фортовъ. ,4 ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 10-го августа 1914 года. 75-Л Ѣ ТІЕ НИКОЛАЕВСКОЙ ПУЛКОВСКОЙ ОБСЕРВАТОРІЙ. Они явились поцѣловать папскую туфлю, затѣмъ осмотрѣть римскія древности. И что же? Римъ, буквально, поворачивался къ нимъ спиной. Нужны были ‘постоянные и уси ленные наряды полиціи, чтобы эти нагломордные полушпіоны (одна изъ свободныхъ австрійскихъ профессій) избѣгли уличныхъ избіеній. Толпа отплевывалась, когда они проходили мимо. Толпа бойкотировала отели, въ которыхъ они останавливались. Даже клерикалы, тихіе предатели и подлые наемники всяческихъ Бор- гезе, начинали коситься въ сторону Ватикана. Это ненависть, И все-таки французская ненависть къ нѣмцу ярче, глубже, опредѣленнѣй и безпощаднѣй. ЦТ Аристократъ и буржуа, рабочій и чиновникъ, апашъ и проститутка, всѣ безъ различія, сверху до низу, до самого дна, объединены въ этомъ одномъ чувствѣ ненависти. О чемъ бы французъ ни говорилъ, онъ всегда сумѣетъ вставить острое слово по адресу нашихъ сосѣдей по ту сторону Рейна. * Мнѣ разсказывали объ одномъ профессорѣ медицинскаго факульте та въ Парижѣ. Старикъ. Акушеръ. Страстный поклонникъ евженистической теоріи. Ужъ какъ, кажется, далеко отъ политики. Но каждый семестръ, начиная лекціи, профессоръ громитъ нѣмец кую медицину и подвергаетъ жесто кому осмѣянію нѣмецкую нравствен ность. Во французской начальной школѣ еще мслымъ ребятамъ прививается эта ненависть къ нѣмцу. Вотъ почему уже на второй день послѣ мирной манифестаціи, когда появились въ газетахъ первые тре вожные слухи, первые намеки на возможность войны между Фран ціей и Германіей, настроеніе Пари жа мигомъ перемѣнилось, всѣми овладѣлъ воинственный духъ, съ минуты на минуту ожидалась моби лизація, и повсюду можно было слышать разговоры кого возьмуть, кто долженъ оставаться и т. д. Все заволновалось, зашумѣло, все было охвачено воодушевленіемъ. Мы русскіе на чужбинѣ почти всегда чувствуемъ себя одинокими. Мы плохо сливаемся, плохо при способляемся, Несомнѣнно, виной этому наша русская слишкомъ отлич ная индивидуальность, Но въ этотъ вечеръ въ Парижѣ, уже охваченномъ предчувствіемъ военной грозы, я, можетъ быть, впервые заграницей, чувствовалъ себя какъ дома. Все стало болѣе привѣтливымъ, дружнымъ, человѣчнымъ. Повсюду пѣніе марсельезы. При вѣтственные клики Франціи и Россіи; и никогда еще мы, русскіе, не чув ствовали себя такъ въ одной семьѣ, какъ въ этотъ тревожный париж скій день. На другой день послѣ спѣшныхъ сборовъ я покинулъ Парижъ, уже почти не надѣясь „проскочить” черезъ Германію, Ал. Станкевичъ. Харьковъ. Типографія Товарищества А. А. Тозефовича «Южный Край». Сумская, No 13. В. Струве, первый директоръ обсерваторіи. Главный входъ пулковской обсерваторіи. 30-дюймовый рефракторъ обсерваторіи.